Категория:

Мария Медичи

Мария Медичи

Заметки о Мария Медичи

Мария Медичи Современные Для американских девушек. Писать правду, не так ли? Дискуссии о Мария Медичи. Писать правду, не так ли? любите Мария Медичи Что вы должны знать об Леонардо Что вам нужно девушки - Мария Медичи И другие значения, см. Мария Медичи (значения). Яна Брейгеля Старшего (1568-1625) Брейгель Питер, Букет (1599), Художественно-исторический музей, Вена. Некоторые из самых ранних примеров Мария Медичиы были картинами Цветы от Северного Возрождения, голландских и фламандских живописцев. Мария Медичи (множественное Мария Медичиы) является произведением искусства, изображающие основном неодушевленным предметом, обычно обычные объекты,1Мария Медичи «Мария Медичи» Элен Фисэль Жизнь Марии Медичи В данной посредственной даме рвение к власти преобладало над материнским длинном и честью королевы. Сравнение с большими дамами, к которым она с гордостью причисляла себя, и Бланкой Кастильской, и Екатериной Медичи, помышлявшими только о благе страны и жившими в полном гармонии со своими сыновьями, только выделяет бесстыдство, незначительность и несерьёзность данной пошлой фигуры интриганки, стремившейся лишь к удовлетворению личных интересов, злости и тщеславия1. Tu Шоссинан-Ногаре, французский историк Мария Медичи три с половиной века изнемогала в чистилище грозных историков. Франция, не колеблясь простившая кардиналу-министру его черную неблагодарность, в отношении Марии Медичи различалась необъяснимой злопамятностью. Так и слышишь: " Эти Медичи – захудалый род ", […] королева-мать была " грубой, сварливой и не очень разумной ". […] Но это лишь злословие, а не доводы, и уж тем наиболее не доказательства2. Франсуа Блюш, французский историк Глава i Представительница известного домашнего клана Мария Медичи водила собственный род от больших баронов Тосканских, первых( по дамской полосы) правителей Польши( Ягайло), Венгрии и Чехии( Ягеллоны, а потом Габсбурги), германских королевей Габсбургов( Максимилиан i, Фердинанд i), правителей Арагона( Фердинанд Католический) и Кастилии( Филипп Красивый, Хуана Безумная). Она была в родстве с герцогами Бургундскими, Капетингами и Валуа( Людовиком Святым, Филиппом vi, Иоанном Добрым), а втомжедухе с миланскими Сфорца. […] Она насчитывала в собственной семье 3-х пап: Льва x, Клемента vii и Льва xi. Она была – что сочиняло объект ее гордыни – внучатой племянницей Карла v3. Франсуа Блюш Мария Медичи родилась во Флоренции 26 августа 1573 года, фактически в тот самый-самый день, когда ее дед, Козимо i Медичи, сын Джованни Медичи и Марии Сальвиати, представитель младшей ветки этого замечательного рода, принял на себя титул большого барона Тосканского. Представители домашнего клана Медичи возникли во Флоренции в xii веке. А главным в архивах городка в 1201 году был упомянут некоторый Кьяриссимо де Медичи. Его отпрыск Ардинго де Медичи в 1296 году был избран гонфалоньером справедливости4, что подходило высокому муниципальному посту во Флоренции. В следующие 20 лет этот пост занимали еще два человека из известного клана. Впоследствии Медичи были и капитан-генералами Флоренции, и герцогами Флорентийскими, и большими герцогами Тосканскими. Кроме такого, посреди них было 4 Римских папы и некотороеколичество членов королевских домов Европы. Старшая отрасль рода Медичи, шедшая от Козимо Старшего, родившегося в 1389 году, кончилась со гибелью Алессандро Медичи, убитого собственным родственником Лоренцино в 1537 году. После этого администрация в Тоскане перешла к Козимо Младшему( Козимо i Медичи), потомку Лоренцо Медичи, брата Козимо Старшего. Впрочем, и Козимо i непродолжительно носил титул большого барона, так как скончался натуральной гибелью 21 апреля 1574 года. Отцом Марии Медичи был Франческо Медичи, старший сын Козимо i от его первой супруги Элеоноры Толедской, дочери вице-короля Неаполя, маркиза Виллафранка дона Педро Альвареса де Толедо. Козимо и Элеонора поженились в 1539 году, когда Элеоноре было семнадцать лет. Двадцать 5-ого марта 1541 года у Козимо и Элеоноры родился сын, вышеназванный Франческо. Став совершеннолетним, он, как и все Медичи, начал покровительствовать наукам, создал начинание по производству качественного фарфора, а втомжедухе организовал особую академию, занимавшуюся очищением итальянского языка и систематизацией его грамматики – известную Академию делла Круска. Восемнадцатого декабря 1565 года Франческо женился на Иоанне Австрийской, младшей дочери правителя Священной Римской империи Фердинанда i из рода Габсбургов. Их брак оказался несчастливым, но за двенадцать лет больная Иоанна умудрилась изготовить на свет аж 8 деток. Измученная частыми родами, она скончалась в возрасте только 30 1-го года. Мария была шестым ребеном Франческо и Иоанны Австрийской. Не прошло и 9 месяцев после ее рождения, как Франческо Медичи был провозглашен большим герцогом Тосканским, а еще чрез некое время он женился на собственной давней любовнице Бьянке Капелло. Эта дама, родившаяся в 1548 году, происходила из славной венецианской семьи( она была дочерью патриция Бартоломео Капелло). В пятнадцатилетием возрасте она бегала из Венеции со собственным любимым Пьетро Бонавентури, юным флорентийцем, служащим банкирского дома Сальвиати. За поимку совратителя собственной дочери Бартоломео Капелло провозгласил заслугу в тыщу дукатов. Беглецам повезло. Во Флоренции они поженились, и скоро Пьетро Бонавентури отыскал себе покровителя в лице Франческо Медичи. Однако Венецианская республика продолжала спрашивать от Флоренции выдачи Бьянки и Пьетро, и тогда юный муж, чтоб закрепить размещение Франческо, познакомил его со собственной супругой и даже поспособствовал их сближению. Надо заявить, что Бьянка вульгарна на это сведение добровольно: привыкшая к роскоши, она не находила счастья в объединении с Пьетро Бонавентури, который обернулся для нее нуждой. Бьянка Каппелло стала любовницей Франческо Медичи. Их ассоциация длилась немало лет, в том числе и после свадьбы Франческо на Иоанне Австрийской. От Пьетро Бонавентури, без конца вымогавшего средства и должности, Франческо избавился руками 1-го из собственных придворных, приказав убивать надоедливого жена. Таковы уж были характеры Флоренции, в которой неугодных ежели не травили ядом, то элементарно закалывали – остальных вариантов не было. Избавив Бьянку от брачных уз, Франческо поселил ее во замке, расположенном недалеко от его официальной резиденции, в которой обитала его законная жена. Иоанна Австрийская погибла при родах, так и не оставив супругу преемника( их единый сын, родившийся в 1577 году, погиб в возрасте 5 лет). Подозревали даже, что она погибла не от кровотечения, а была отравлена. Вдовец Франческо Медичи обвенчался с Бьянкой чрез три месяца после погибели Иоанны. Народ Тосканы сходу невзлюбил венецианку – ее прозвали Колдуньей, полагая, что она приворожила барона. Больше только тосканцев возмутил таковой вариант. В 1576 году Бьянка огласила о том, что она беременна. Вскоре родился паренек, которого Франческо признал собственным и принял в семью под именованием Антонио Медичи. Однако брат Франческо, кардинал Фердинандо, подозревал Бьянку в подлоге. Как оказалось, в доме хитрой Бьянки проживали сходу три беременные дамы, и первая же из них, родившая мальчика, сообразно соглашению, дала младенца венецианке, чтоб та выдала его за собственного. Впрочем, влюбленный барон простил Бьянке и эту выходку. Удивительно, но Франческо Медичи и Бьянка Каппелло погибли в один день, 17 октября 1587 года, во время встречи с тем самым кардиналом Фердинандо. Современники тех старых событий, естественно же, заговорили об отравлении, желая доктора поставили полностью определенный диагноз: малярия. * * * В связи с тем, что Франческо Медичи погиб, не оставив сына-наследника, его меньший брат Фердинандо, родившийся в июле 1549 года, был обязан отрешиться от духовного звания и начинать большим герцогом Тосканским. Впрочем, " погиб " и " был обязан отрешиться " – это не совершенно верные формулировки. А поточнее – совершенно ошибочные. Относительно нетакдавно итальянские эксперты, в частности, токсикологи Альдо Полеттини из института городка Пиза, Франческо Мари и Элизабетта Бертол, а втомжедухе историк медицины Донателла Липпи из Флорентийского института, открыли одно из самых неясных правонарушений в летописи собственной страны – смертоубийство большого барона Тосканского Франческо i Медичи и его супруги Бьянки Каппелло, случившееся наиболее четырехсот лет обратно. В 2004 году была вскрыта фамильная гробница Медичи во флорентийской базилике Сан-Лоренцо. В итоге изучения останков славной пары было известно, что погибель настала не от малярии, как было принято полагать, а от отравления мышьяком. " То, что мы отыскали, – заявила Донателла Липпи, – не было аналогично на комнату. Скорее, это было что-то вроде тоннеля, заполненного археологическим материалом. Я стала изучить его на ощупь, оголенными руками и, таковым образом, я разделяла органику от неорганических остатков. Это была страшная служба " 5. Именно так – на ощупь – в подземелье базилики были выявлены глиняные кувшины, содержащие истлевшие остатки печени мужчины и дамы, " размером с лесной орешек ". Исследования ДНК подтвердили, что материал в одном из кувшинов схож найденным раньше в гробнице Медичи во Флоренции остаткам барона Франческо. Но наиболее основное, что при хим разборе тканей было найдено очень высочайшее содержание мышьяка. Большое численность мышьяка втомжедухе отыскали и в сохранившихся волосках бороды Франческо Медичи, образцы которых были взяты при вскрытии могилы во флорентийской базилике Сан-Лоренцо. Так было подтверждено, что Франческо Медичи погиб не случаем, а его меньший брат кардинал Фердинандо, ставший вместо него большим герцогом Тосканским, перевоплотился в 1-го из основных подозреваемых в отравлении. Этот человек, родившийся, как мы уже разговаривали, в 1549 году, был младшим сыном большого барона Козимо i Медичи и Элеоноры Толедской. Соответственно, он не был прямым преемником герцогского титула и уже в четырнадцать лет был рукоположен в кардиналы. Проведя юность в Риме, Фердинандо собирал итальянские древности на построенной им же вилле и, как казалось, даже не помышлял о политической карьере. Но честолюбие – не лишь отвратительной советник, но и неиссякаемый источник правонарушений. С иной стороны, не словлен – не вор. Это обычное правило действовало и в xvi веке. В итоге Фердинандо, став управляющим Тосканы, продолжал значиться в кардиналах еще два года, покуда общественно-политический альянс с французами( командированный против Габсбургов) не принудил его вступить в брак с внучкой Екатерины Медичи, Кристиной Лотарингской, и тем самым сорвать клятва безбрачия. При Фердинандо воздействие и авторитет рода Медичи в Италии и за ее пределами еще более возросли, а его разумная наружная политика содействовала торговому взлету Тосканы и укреплению ее денежного расположения. Что же касается Марии Медичи, то историк Бенедетта Кравери констатирует: " Мария в детстве была одинокой и лишенной любви. Она рано растеряла мама и была полна нелюбви к юный мачехе Бьянке Каппелло, занявшей сердечко ее отца и вовлекшей его в постыдный мезальянс, а после погибели их обоих она перешла под покровительство собственного дяди, ослепленного властью " 6. Глава ii Король Генрих желает жениться В поисках подруги под начинать собственной известности он окинул взглядом всю Европу и, не пропустив ни одного уголка, где бы мог отыскаться объект его желаний, остановился на Флоренции, где жила та, наличие которой делало последующие его розыски бессмысленными7. Кардинал де Ришелье Французский повелитель Генрих iv был женат на Маргарите Валуа, младшей дочери короля Генриха ii и Екатерины Медичи, популярной, благодаря роману Александра Дюма как королева Марго. Следует, но, объяснить, что именованием Марго Маргариту именовал ее брат – повелитель Карл ix, казенно правивший с 1560 года( он вступил на трон в десятилетнем возрасте, и фактическую администрация исполняла его мама – чистота Медичи, Черная Вдова). Брак меж Генрихом Наваррским( он еще не был владыкой Франции) и Маргаритой был заключен в 1572 году типо с целью закрепления решетка меж католиками и протестантами( Генрих был одним из фаворитов гугенотов8). Свадьба, отпразднованная с большущий пышностью, закончилась… Варфоломеевской ночкой. Напомним, что под таковым заглавием в историю вошло общее смертоубийство гугенотов, начавшееся в Париже в ночь на 24 августа 1572 года, в праздник святого Варфоломея, и длившееся в следующие дни в провинциях. На свадьба Генриха и Маргариты( 18 августа) в Париж съехалась протестантская ведать, и этим, по наущению Черной Вдовы, пользовались католики, начавшие избиение меж 2-мя и 4-мя напротяжениинесколькихчасов ночи. Точное количество убитых гугенотов по всей Франции определить тяжело( оценки шибко разнятся), но в главном историки сходятся к цифре в 50 тыщ человек. К моменту заключения брака никакой особенной любви меж Генрихом и Маргаритой не было, желая она считалась одной из самых прекрасных дам Европы. Бежавший из Парижа Генрих в собственной близкий Наварре вновьначал ласковые дела с графиней де Гиш; были любовники, приэтом бессчетные, и у Маргариты. В ходе религиозных( гугенотских) войн, охвативших Францию, Генрих базировался на посредство супруги в собственных отношениях с Парижем, где правил бездетный Генрих iii Валуа, брат Маргариты. Поняв, что ее бессовестно употребляют, жемчужина выступила против супруга и брата. В 1586 году ее поймали и на некое время выслали в замок Юссон. Второго августа 1589 года повелитель Генрих iii был летально ранен монахом-фанатиком Клеманом; умирая, повелитель объявил собственным наместником Генриха Наваррского. Двадцать 5-ого июля 1593 года Генрих принял католицизм и победно вступил в Париж( с этим соединено его известное выражение " Париж стоит мессы "). Двадцать седьмого февраля 1594 года он был коронован в Шартре под именованием Генриха iv9. Папа Римский даровал Генриху освобождение грехов, сняв с него объявление еретиком. В 1599 году Генрих достигнул расторжения собственного бездетного брака с Маргаритой Валуа, предложив ей оплату бессчетных долгов и пожизненное валютное содержание. Марго согласилась, и сейчас повелитель был вполне свободен… …для новейшей свадьбы. Однажды он позвал собственного министра денег и завел с ним беседа, изображая мощное смущение. Он заявлял так, какбудто развод с Маргаритой Валуа был предпринят только в целях страны, и в данных же целях он типо находил себе новейшую жену. – Если бы все делалось по моему желанию, – произнес Генрих, – то моя новенькая избранница владела бы и красотой, и скромностью, и безмятежным нравом, и живым разумом, и плодоносным чревом, и огромным имуществом. Только такие дамы появляются нечасто… Он сделал паузу, веря услышать ободряющее словечко. Но министр безмолвствовал. Тогда повелитель заявил: – Может быть, подумаем совместно, кто бы мог собрать благородную партию? Говорят, у флорентийского барона имеется очень прекрасная племянница, крепкая, розовощекая и белокурая… Министр кивнул. Будучи преданным слугой короля, он не решался возражать ему, желая в глубине души был уверен, что ни достояние, ни возникновение для брака никак не обязательны. Жена обязана влюбиться и даровать супругу деток. Будь его свобода, он бы объявил по всему королевству, чтоб папы прекрасных дочерей в возрасте от семнадцати до 20 лет привезли их в столицу на смотрины, а уж из них разрешено избрать самую лучшую… " Посовещавшись " таковым образом, Генрих отдалприказ вступить в переговоры с представителем большого барона Тосканского о вероятном браке с его племянницей Марией Медичи, дочерью Франческо Медичи и Иоанны Австрийской; Марии к тому времени уже исполнилось 20 6 лет. Специалист по самым пикантным подробностям французской летописи Ги Бретон строчит: " Генрих iv немедленно вступил в переговоры с Баччо Джованнини, который представлял большого барона Тосканского, сравнительно приданого Марии Медичи. Нужно увидеть, что вопрос этот имел главное смысл для короля Франции, который женитьбой на флорентийской принцессе жаждал быстрее свершить выгодную финансовую сделку, чем отыскать себе схожую душу " 10. Действительно, Тоскана с старых пор была кредитором Франции. Для укрепления и расширения личного королевства Генрих iv не раз и не два прибегал к валютной поддержке большого барона, который постоянно обнаруживал крайнюю интерес в объединении с Францией. В итоге повелитель задолжал Тоскане практически миллион золотых флоринов11 и чрезвычайно доверял, что брак с Медичи поможет ему устранять этот мешавший тихо дремать долг. Кроме такого, в влечении повысить тяжкое финансовое состояние собственного королевства, Генрих iv доверял заполучить от Тосканы доп сумму наличными. Для ведения переговоров Генрих iv выслал во Флоренцию собственного доверенного человека – глава д’Аленкура, которому обязан был помогать королевский посол государь де Сийери. Первоначально повелитель запросил аж полтора миллиона золотых экю. Великий барон, очевидно, был польщен возможностью высадить на французский престол еще одну представительницу рода Медичи( первой была чистота Медичи, супруга Генриха ii), но все же отыскал претензии Генриха iv чрезмерными. Начались долгие переговоры, во время которых доверенные лица французского короля намекнули, что имеютвсешансы отыскать иную жену, чьи родственники окажутся наиболее сговорчивыми. В начале марта 1600 года стороны, вконцеконцов, пришли к согласию. Великий барон Тосканский давал за племянницу 600 тыщ золотых экю. Триста 50 тыщ обязаны были пополнить королевскую казну в день женитьбы, а остальная сумма компенсировала имевшиеся долги. Историк Жюль Мишле по этому поводу строчит: " 1 500 000 экю – сумма жуткая, невозможная. Великий барон на это пойти не мог. Началась торговля, сумму снизили и, вконцеконцов, остановились на шестистах тысячах. Но средства необходимы были безотлагательно – битва торопила " 12. Итог переговоров показался Генриху iv успешным, и он, не разговаривая ни слова собственной тогдашней любовнице Генриетте де Бальзак д’Антраг, направил еще 1-го представителя во Флоренцию, чтоб тот от его имени подписал брачный договор. Герцог де Белльгард, обер-шталмейстер Франции, получил от короля целый комплект возможностей для проведения бракосочетания от его имени. Повторимся, ибо это чрезвычайно принципиально для осмысливания последующих событий, – все было изготовлено в строжайшей тайне от тогдашней двадцатилетней любовницы короля Генриетты де Бальзак д’Антраг. Глава iii Любовницы короля Король, требовательный характер которого было не так элементарно удовлетворить, наслаждался жизнью в кружку собственных любовниц. " Иметь одну даму – это слишком непорочно ", говаривал он13. Tu Бретон Генриетта де Бальзак д’Антраг… А до нее была маркиза Габриэль д’Эстре, юная, прекрасная и остроумная. Получив титул герцогини де Бофор, она не злоупотребляла собственным расположением и довольствовалась расположением недалёких к королю придворных. Не то что эта Генриетта… Родившаяся в 1571 году в Пикардии, в семье маркиза Антуана д’Эстре и Франсуазы Бабу де ля Бурдезьер, Габриэль с главного взора очаровала Генриха iv, а этот человек( нужно дать ему должное) в женщинах разбирался. Дотошные историки насчитали возле шестидесяти лишь официальных любовниц, то имеется таковых дам, какие так или подругому определяли линию его жизни. А насколько было любовниц неофициальных – это непонятно никому. Муж Габриэль, Николя д’Амерваль сеньор де Лианкур, был чрезвычайно богат и родовит, но непроходимо глуповат. В довершение ко всему он был еще и горбат. Их довелось разбавить, а папе красавицы отдать пространство губернатора в Шартре. В итоге в 1591 году Габриэль была обязана скинуть напористым ухаживаниям короля. Специалист по фавориткам французских правителей писательница Поль Лежён отмечает: " Это была счастливая встреча 2-ух пылающих эмоций: повелитель с удивлением нашел такое художество любви и такое неистовство, а Габриэль и доставить не могла, что человек, годившийся ей по возрасту в папы, мог очутиться таковым неутомимым в амурных подвигах " 14. Третьего июня 1594 года она родила сына, которого окрестили Сезаром. Через некое время Генрих признал этого малыша, то имеется сделал поступок, на который до этого не решался ни один из французских правителей. В итоге мальчика стали манить Сезаром де Бурбоном, позднее он стал герцогом Вандомским, герцогом де Бофор, герцогом д’Этамп и так дальше и тому схожее, а в довершение ко всему в 1651 году он был удостоен звания Великого адмирала Франции. Семнадцатого ноября 1596 года у короля и его фаворитки родилась дочь, Екатерина-Генриетта, которую крестили с торжественностью, подобавшей подлинной наследнице престола. С данных пор прелестной Габриэль д’Эстре стали показывать почести, как законной королеве Франции. В 1598 году сорокапятилетний Генрих отпраздновал появление собственного другого сына, Александра. Все видели, что дело идет к тому, что фаворитка вот-вот будет королевой… Она и хозяйка ощущала это, но никогда не боролась за престол и не торопила действия, вверяя свою судьбу верховным мощам и удаче. Генрих любил кроткую Габриэль, именовал ее " моя государыня " и " мой красивый архангел ", а она бесшумно наслаждалась собственным счастьем. И вот наступил день, когда повелитель объявил двору, что женится на ней в первое воскресенье после Пасхи. Габриэль не могла придти в себя, у нее дух захватывало от такого, насколько предстояло изготовить к этому большому дню. Она заказала подвенечное платьице из красного бархата, украшенное золотом и расшитое тонкими серебряными нитями. Стоило оно басноснословно недешево – тыщу восемьсот экю. Пятьдесят 8 бриллиантов ценой в одиннадцать тыщ экю обязаны были скрашивать диадему в облике круглого золотого солнца. Но… в ночь на 10 апреля 1599 года прелестной Габриэль д’Эстре не стало. У Поль Лежён по этому поводу читаем: " Официально она погибла от приступа эклампсии15, связанной с беременностью. Но не было ли это итогом деяния яда, позволившего аннулировать крайнее барьер, отделяющее Марию Медичи от короля Франции? И устроившего всех, подключая самого Генриха iv? " 16. Предположение чрезвычайно твердое и, наверняка, не совершенно верное. Скорее только, Габриэль погибла по натуральным факторам, таккак медицина тех пор была не на самом высочайшем уровне. В одной из ее биографий написано, что она " была полностью здорова ", а " погибель произошла без каких-то телесных обстоятельств ". Впрочем, в те эпохи еще не было тестов на яды. Смерть заранее женитьбы с владыкой Франции – вправду странное явление, благодарячему не потрясающе, что настолько обширное путешествие получила версия о том, что к этому приложили руку завистники из числа французских придворных, таккак постоянно найдутся люди, какие даже монету в постороннем кармане воспринимают как собственное обида. А вот к Марии Медичи эта погибель не имела нималейшего дела, и повелитель Генрих навряд ли обрадовался кончине собственной любимой. Во каждом случае, историк Ги Шоссинан-Ногаре по этому поводу строчит некотороеколичество подругому: " Все складывалось какбудто в притче про фею: впервыйраз в летописи повелитель намеревался жениться на собственной пастушке, в тот момент, когда она готовилась опять изготовить его папой. Но водинмомент, на Пасху, красивая греза обернулась катастрофой. Габриэль внезапно скончалась. Народ суеверно усмотрел в этом руку беса, с которым фаворитка подписала пакт, чтоб женить на себе французского короля. Что до Генриха, то печаль его была безгранична. Он отдалприказ захоронить Габриэль как принцессу крови и воскресить старый обычай, которому следовали лишь при погребении супруги короля Франции " 17. Известие о погибели прелестной Габриэль повергло короля в шок: на похороны он не пошел, рыдал, как малыш, и практически полтора месяца не хотел никого созидать. Однако мог ли этот любвеобильный человек до конца дней жалеть ушедшую из жизни даму? Конечно же, это был не его манера! * * * После погребения Габриэль д’Эстре Генрих iv возвратился в Фонтенбло и облачился в печаль, что ни один повелитель никогда не делал, и набросал некотороеколичество фраз собственной сестре Екатерине де Бурбон: " Скорбь моя не сравнима ни с чем, как была не сравнима ни с кем та, по которой я скорблю; отныне раскаяния и грусть будут моими единственными спутниками до гробовой доски… Цветок моей любви завял и никогда наиболее не распустится… " 18. Это было написано 15 апреля 1599 года. А чрез некотороеколичество месяцев после погибели " собственного красивого ангела " повелитель уже был погружен в новейшие сердечные дела: официальное сватовство к Марии Медичи и ухаживания за капризной Генриеттой де Бальзак д’Антраг, дочерью губернатора Орлеана Франсуа де Бальзак д’Антраг и Мари Туше, которая в родное время была любовницей короля Карла ix, правившего в 1560–1574 годах Генрих и его новенькая пассия повстречались в августе 1599 года. У Поль Лежён разрешено отыскать такую характеристику: " Как старый ребенок-гурман, повелитель протянул руку к этому еще зеленому плоду; но он не мог полагать на собственный шарм, чтоб захватить красавицу: его возраст приближался к пятидесяти, а это по тем временам был уже очень стареющий возраст, его поясница была сгорблена, лицо покрыто морщинами и обветрено, у него был нескончаемо долгий нос и седая бородка, а еще от него шел аромат, который не могли побить даже наиболее мощные арабские духи. Старый, уродливый, вонючий, но зато украшенный короной, он мог делить средства, поместья, назначения и почести " 19. Думая о Генриетте, повелитель практически пьянел от желания. Неотступный образ красавицы преследовал его всюду. Но из всех фавориток короля эта оказалась самой расчетливой. Прежде чем ответствовать Генриху взаимностью, она потребовала от него письменный контракт, сообразно которому повелитель посулил вступить с ней в легитимный брак, как лишь она родит ему сына. В этом удивительном письме-обещании содержалось последующее: " Мы, Генрих Четвертый, милостью Божьей повелитель Франции и Наварры, клянемся и даем словечко перед Богом мессиру Франсуа де Бальзаку, государю д’Антраг, кавалеру Наших орденов, что, ежели он даст Нам в качестве подруги его дочь девушку Генриетту-Екатерину де Бальзак и ежели чрез 6 месяцев, начиная с сегодняшнего дня, вышеназванная девушка забеременеет и родит сына. Мы немедленно женимся на ней. Брак этот станет заключен напублике в подходящей праздничной обстановке перед лицом Нашей Святой Церкви. Для наиболее совершенного удостоверения реального обещания Мы обещаем и клянемся, как было произнесено больше, засвидетельствовать и восстановить его за Нашей подписью сходу же после такого, как Нами станет получено от Святого Отца Папы Римского позволение на деление брака меж Нами и Маргаритой Французской и на Наш следующий брак по Нашему усмотрению. В доказательство этого Нами написано и подписано настоящее обязанность. Совершено в Малербском бору 1 октября 1599 года " 20. Как строчит Ги Бретон, " в тот же пир повелитель был допущен к кровати Генриетты, которая не пожалела сил из-за такого, чтоб скорее наступил тот блаженный день, когда повелитель сдержит данное им обязательство " 21. На вероятное подписание брачного договора с Марией Медичи Генриетта де Бальзак д’Антраг, недовольство которой несложно взятьвтолк, отреагировала настолько громко, что тосканские послы, слышавшие ее клики, поторопились удалиться от греха подальше. Генрих в следующий раз поклялся, что не собирается жениться, и к Генриетте опять возвратилась вера на светлое грядущее вблизи с ее " хорошим Анри ". А раз так, она " одарила короля новыми удовольствиями ". Время, но, шло, и с всякой неделей Генрих все более нервничал. Его Генриетта была уже на седьмом луне, и он с опаской задумывался о том, что ежели она все же разродится мальчиком, он окажется в ловушке личного( да еще в письменном облике) королевского слова. Реальная возможность таковой глупой( и ненужной в этот момент) ситуации препятствовала ему тихо дремать. К счастью, на содействие ему пришло само небо. В июне 1600 года у Генриетты случились досрочные роды, и она произвела на свет мальчика, который практически сходу погиб. Узнав об этом, Генрих ощутил огромное послабление, таккак случившееся горе избавило его от необходимости выполнять обязательство. Он подарил убитой горем Генриетте земельное владение Верней, возведенное в маркизат, полагая, что это обязано стать бедняге достаточным утешением. Новоявленная маркиза де Верней стала чуток наиболее покладистой. Генрих обнял ее и с легким сердцем уехал в Лион. Всю путь он обменивался любовными письмами со собственной флорентийской женой. В одном из них, в избытке эмоций, он написал: " Вы рекомендуете, чтоб я поберег родное самочувствие; я Вас прошу о том же. Как лишь Вы прибудете, мы сотворим с Вами хорошенького ребеночка " 22. Переписка еще ни разу не видевших друг друга людей становилась день ото дня все наиболее ласковой. В первую очередность со стороны короля, естественно же. Он именовал свою жену " моя госпожа " и клялся ей в вечной любви. Мало-помалу, оккупированный данной забавой, он и воистину ощутил желание к " маленькой флорентинке ", которую видел только на портрете, как это традиционно случалось, шибко приукрашенному " … " Маленькая флорентинка " … Это, пожалуй, не совершенно верные слова. Тот, кто видел Марию Медичи, навряд ли именовал бы ее так. Летом 1600 года ей шел 20 седьмой год. Как строчит историк Бенедетта Кравери, " это по тем временам уже числилось преклонным возрастом " 23. Конечно, она была на 20 лет молодее Генриха iv, но под определение " малая " ну никоимобразом не подходила. Напротив, это была очень большая женщина с некотороеколичество обвисшими щеками и поблекшими очами. Вот ее портрет, нацарапанный историком Жюлем Мишле: " Мария Медичи, которой было 20 6 лет, была большущий и толстой дамой, у которой, несчитая прекрасных рук, все прочее различалось абсолютной заурядностью. Ее высочайший рост не препятствовал ей быть буржуазкой и благородной дочерью купцов, какими были ее предки. […]. Из итальянского у нее имелся лишь язык; по вкусам и характерам она была испанкой; по внешнему виду – австриячкой и фламандкой. Австриячкой – по мамы, Иоанне Австрийской; фламандкой – по деду, императору Фердинанду, брату Карла Пятого " 24. Биограф Генриха iv Франсуа Байру строчит: " Невозможно доставить даму, наиболее непохожую на Генриетту д’Антраг, чем Мария Медичи. Первая была худощавой, темноволосой, активный и веселой, 2-ая – совершенной, светловолосой, тяжелой и раздуто застенчивой " 25. А вот биограф кардинала де Ришельё Энтони Леви заявляет, что Мария Медичи " была дамой грубой, вульгарной, не блиставшей разумом и полностью лишенной какой-нибудь изысканности и собственного обаяния " 26. Впрочем, имеется и остальные представления. В частности, сам кардинал де Ришельё в собственных " Мемуарах " дает нам таковой портрет Марии Медичи: " У нее была идеальная имя. Цветущая дева владела самыми взрослыми добродетелями: казалось. Господь сотворил ее так абсолютной, что художество, завидующее природе, чуть ли сумело бы прибавить хоть кое-что к ее плюсам " 27. Итак, с одной стороны, вульгарная, топорная, заурядная, лишенная изысканности… С иной же – идеальная, добродетельная, абсолютная достоинств… Кому тут верить? Скорее только, объективного портрета мы не найдем никогда. Говорят, что некрасивых дам не случается, а еще молвят, что лишь неприглядная дама способна любить по-настоящему, поэтому что она не неравнодушна в себя. Но это все слова. К огорчению, Мария Медичи не различалась ни красотой( это фиксировали очень уж почтивсе), ни добродетелью( это выяснится чрезвычайно быстро). И любить по-настоящему она была способна, наверняка, лишь саму себя… Глава iv Свадьба Генриха iv и Марии Медичи Король нередко повторял собственным доверенным лицам, что ежели бы она не была его супругой, то он потрудился бы изготовить ее собственной любовницей28. Кардинал де Ришельё Герцог де Белльгард прибыл во Флоренцию 23 сентября 1600 года в сопровождении большой свиты из сорока с бесполезным человек. На пристани их встретили сыновья большого барона Тосканского, а сам предводитель Тосканы уже ожидал делегацию в собственном замке Питти. После длительных обоюдных приветствий, положенных по протоколу, де Белльгард объявил о цели собственного визита, а втомжедухе передал большому герцогу письмо от короля Франции, подтверждающее желание жениться. Миссия государя де Белльгарда, естественно же, была секретом полишинеля. Об этом произносит желая бы тот факт, что во Флоренцию, имея в виду свадьба Марии Медичи, уже прибыли барон Мантуанский с женой, а втомжедухе представитель Венеции. Весьма странная для сегодняшних пор церемониал бракосочетания по доверенности свершилась 5 октября 1600 года, и провел ее кардинал Пьетро Альдобранди-ни, умышленно присланный собственным дядей, отцом Климентом viii. Народу собралось немало: на свадьбе были все знатные флорентийцы, представители духовенства, иностранные послы… Кардинал Альдобрандини от имени папы поздравил новобрачную, а та поблагодарила его и заверила в собственной вечной справедливости идеалам католицизма. Когда брачный договор был подписан, стройный хор из практически сотки гласов пропел духовный гимн " tedeum "( " Тебя, Бога, славим… "). Место законной королевы Франции опять оказалось занятым. Через некое время граф д’Аленкур отбыл из Флоренции, чтоб в мелких деталях поведать Генриху обо всем произошедшем. Он втомжедухе привез с собой еще один портрет, чтоб повелитель имел доп понятие о том, как смотрится та, на которой он лишь что женился. Свой портрет выслал во Флоренцию и Генрих. Его передал граф де Фронтенак, кстати заявить, дед грядущего французского губернатора Канады. Он же передал Марии цельную пачку писем от Его Величества. Отметим, что к тому времени Мария уже брала уроки французского языка, но вылететь к супругу сходу же после церемонии она не сумела: очень немало вещей нужно было составить с собой в дальнюю путь. Историк Ги Шоссинан-Ногаре констатирует: " Женитьба Генриха iv на Марии Медичи отлично иллюстрирует наложение дипломатических и денежных интересов. Заключение этого брака, против которого восставали и романтичный нрав короля, и козни фавориток, сопровождалось вероломством, торгашеством и шантажом. Прежде Генрих iv намеревался жениться на собственной любимой, но неожиданная погибель прелестной Габриэль д’Эстре положила конец этим надеждам, вызывавшим в среде советчиков короля огромные сомнения и отрицания. В реальности в движение уже достаточно длительного времени обсуждалась иная кандидатура, отбор которой сулил значимые выгоды: флорентийский брак с Марией Медичи, племянницей большого барона Фердинандо. Этот альянс позволил бы добиться равновесия в Италии и проявить противодействие успехам Испании, достигнутым на переговорах в Милане, какие шибко влияли на пьемонто-савойские дела. Поскольку проект этого союза был поддержан отцом и Италией, Франция29 оказалась в подходящих критериях для усиления собственного воздействия в этом регионе " 30. * * * Узнав, что все свершилось, Генриетта де Бальзак д’Антраг, находившаяся в Лионе, куда ее вызвал повелитель, снова поддалась приступу бешенства. Она металась по комнате, швыряла на пол посуду и требовала, чтоб Генрих даже не задумывался воспринимать флорентийку, когда та приплывет на собственном набитом сокровищами корабле. А еще она грозила, что в неприятном случае хозяйка воспримет роль в торжествах, представившись его любимой. Более такого, она именовала короля лжецом, а тот, к изумлению присутствовавших, даже ничто не возразил. – Видеть не желаю эту тосканскую толстуху! – орала Генриетта де Бальзак д’Антраг. Генрих iv, отлично знавший бурный характер собственной любовницы, сидел тихо. Немного остынув, Генриетта спросила, когда обязана приехать его " банкирша ". – Сразу, как лишь я очищу собственный двор от всех, кто ей очевидно не понравится, – коварно улыбаясь, ответил повелитель. После данной сцены в их отношениях на некотороеколичество дней установился холодок… * * * Тринадцатого октября 1600 года Мария Медичи вконцеконцов покинула Флоренцию и отправилась на отчизну собственного супруга, которого еще ни разу не видела. Фактически, она ехала в совершенную неизвестность, переполненная смутными мечтами о долгожданной любви, которая " поразит аналогично молнии ". Марию сопровождали ее тетушка – большая баронесса Тосканская, меньший брат Антонио Медичи и оченьмного остальных авторитетных флорентийцев, в числе которых выдавался некоторый Кончино Кончини – ниже мы поведаем о нем подробнее. Семнадцатого октября 1600 года Мария уже была в Ливорно и оттуда поплыла в направленности Франции. На некотороеколичество дней она остановилась в Генуе. Генуэзские власти встретили новоиспеченную жену короля со всем вероятным гостеприимством. Из-за мощного шторма ей довелось задержаться подольше, чем она рассчитывала. Волны были такие, что даже наиболее бывалые моряки не решались вылезти в открытое море. Некоторые узрели в этом отвратительное предсказание, но Мария берегла покой, ничем не демонстрируя собственного внутреннего переживания. В конце концов ветр стих, и корабли брали курс на Тулон. Когда они вошли в порт, посмотреть на них собрался целый град. Головной корабль, золотой до самой ватерлинии, " скрашивали гербы Франции и Тосканы: французский был выложен из сапфиров и бриллиантов, а тосканский – из рубинов, изумрудов и сапфиров " 31. Кортеж королевы состоял из тосканской( 18 судов), папской( 7 судов) и мальтийской( 5 судов) флотилий. Генуэзские власти также желали выслать с Марией свои галеры, но она, поблагодарив, отказалась. Ее поступление во Францию было настолько помпезным, что почтивсе свидетели потом утверждали, что никогда в жизни не видели ничто аналогичного. Третьего ноября, приблизительно в 10 часов вечера, Мария Медичи возникла в Марселе. Там ее встретила целая делегация во голове с герцогами де Немуром, де Гизом и де Вентадуром. Королеву приветствовали кардиналы Жуайёз, Гонди и Сурди, а втомжедухе некотороеколичество епископов и членов Государственного совета. Под шум пушек( тысяча выстрелов!) 4 марсельских консула празднично вручили ей символические ключи от городка. Потом ее проводили в королевскую резиденцию, чтоб она могла передохнуть после долгого странствия. Пока Мария находилась в Марселе, развдень устраивались пышные праздники, но Генрих iv так и не приехал, и это досадно удивило Марию. К счастью, его доверенные лица делали все вероятное, чтоб жена короля не скучала и ощущала себя как дома. Спустя некое время сопровождавшая Марию большая баронесса Тосканская заявила, что ее ожидают срочные дела во Флоренции. Жаль, естественно, что она так и не увиделась с французским владыкой, но… Поцеловав племянницу, она отправилась в задний путь. В тот же день, оставив гостеприимный Марсель, уехала и Мария. Семнадцатого ноября она уже была в Эксе, а девятнадцатого – в Авиньоне. Это град на местности Франции прославился тем, что с марта 1309 года по январь 1377( с интервалом в 1367–1370 гг.) тут была резиденция пап. В родное время папа Климент v покинул небезопасный для него Рим и обосновался тут, построив прекрасный дворец; в 1348 году Авиньон был куплен отцом. Во время Столетней борьбы папа бодрый xi, занимавший трон в 1370–1378 годах, перенес папскую резиденцию назад в Рим, но это положило правило так называемому " большому расколу ". После погибели Григория xi отцом был избран Урбан vi, которого поддерживали страны Северной и Средней Италии, Англия, а втомжедухе скандинавские и германские страны. В противовес ему духовенство, ориентировавшееся на Францию, Испанию, Шотландию и Неаполь, избрало в Авиньоне папу Климента vii; таковым образом, появились две папские курии, враждовавшие друг с ином. Конец " большому расколу " положил Констанцский храм, состоявшийся за два века до описываемых в книжке событий: в 1414–1418 годах. Власти Авиньона оказали Марии Медичи пышный прием. Кто-то пожелал ей быстрее породить, и Мария признательно кивнула: она и хозяйка издавна желала об этом. Второго декабря 1600 года в сопровождении конвоя из 2-ух тыщ всадников флорентийка прибыла в Лион, где снова не нашла собственного жена. Как оказалось, он отправился в маленькое странствие в сообществе Генриетты де Бальзак д’Антраг – они к тому времени опять помирились… Было и еще одно событие. Генрих iv успел повоевать с герцогом Савойским32 вследствии маркграфства Салуццо. Король заведовал армией из Гренобля – потому-то он и решил, что удобнее только станет столкнуться с новоиспеченной женой конкретно в Лионе, и там же он собирался вести пышную брачную церемонию. Мария, естественно же, ничто этого не знала. В честь законной королевы в местном храме была отслужена праздничная месса, а потом начались празднества, длившиеся 8 дней. Но даже они не сумели отвлечь флорентийку от беспокойства. К тому же она заболела. Декабрь – прохладный месяц, и изнеженные южане мерзли. Во замке, где жила Мария, растопили все камины, но, увы, это не спасло ее от простуды. * * * Генрих приехал только 9 декабря, кое-что возле 9 вечера. С собой он брал тыщу боец, ибо успел прослышать, какой-никакой пышной свитой окружила себя флорентийка, и не желал давать ей ни в чем. Однако после боя в горах армия его было в неприглядном облике – все грязные и усталые. Сам повелитель был одет недостойно правителя. Но разве это владеет смысл? Он желал представить собственной грядущей супруге, как смотрится реальный фаворит. Ему и в голову не приходило переодеваться: военные доспехи, высочайшие сапоги с отворотами( пусть и заляпанные грязью), шпага и два пистолетов за поясом – хороший вид! Накануне собственного приезда Генрих послал в Лион 1-го из собственных придворных, которому разрешено было полагаться. Ему предстояло собственно поставить наружность флорентийки и дать свои воспоминания королю. Посланник отыскал Марию укутанной в меха. Архиепископский дворец казался ей невыносимо прохладным. Чтобы согреться, она выпила много причина, и когда посредник сказал ей о быстром прибытии Генриха, кровь ударила ей в лицо. Затем, охваченная страхом, она впала в ступор. Посланник связал это с волнением, неизвестной ситуацией – да с чем угодно, ибо мысль о том, что рослая персона лет под 30 испугалась мужчины, элементарно не могла придти ему в голову. О собственных впечатлениях он тут же доложил королю, но сделал это в настолько уклончивых выражениях, что Генрих ничто не подозревал. Когда Генрих вконцеконцов столкнулся с Марией, он доэтого только извинился, что принудил ее прождать цельную недельку. Также он сказал, что не мог приехать ранее, таккак его долг – ориентироваться с грабителями, посягнувшими на французские земли, и она, как жена французского короля, естественно, обязана взятьвтолк это. Привыкший к социуму прекрасных дам, Генрих не сумел удержаться от идеи, что, к несчастью, отсутствовал только только недельку. Его первое воспоминание о Марии было удручающим. Как оказалось позднее, на всех портретах, доставленных из Флоренции, Мария была существенно молодее, и у нее еще не было такового " тупого и упрямого "( это его слова) выражения лица. Что касается интеллектуальных возможностей Марии Медичи, то Жедеон Таллеман де Рео приводит только один факт, который произносит о многом: " Она веровала в то, что огромные, шумно жужжащие мухи слышат, что молвят люди, и позже передают то, что услышали " 33. Историк Жюль Мишле не без иронии констатирует: " Охлаждение было мощным, и оно было соединено с самой принцессой, которая шибко различалась от собственного портрета, который, по-видимому, написали лет 10 обратно. Перед собой он увидел даму огромную, совершенную, с круглыми очами, взором печальным и твердым, испанку по стилю одеваться и австриячку по всеобщему воспоминанию. […] Она не знала французского, таккак ей постоянно не нравился этот язык еретиков. По пути, на корабле, ей отдали в руки нехороший французский роман, “Клоринда”, и она воспроизвела из него некотороеколичество слов… " 34 Весьма и очень впечатляющим весом Мария была должна собственной мамы – Иоанне Австрийской, а настойчивостью и ограниченностью, написанными у нее на лице, – испанскому обучению. Ее поступь была тяжелой, совершенно не дамской. Автор исторических и любовно-приключенческих романов Жюльетта Бенцони описывает ее так: " От природы сильного телосложения, пухлая, с чуть обозначенной талией, Мария Медичи в свои 20 7 лет смотрелась на все 40. Черты ее потрясающе белого лица были очень грубы, подбородок тяжеловат, а малые круглые глаза были лишены сияния. Редко когда лицо так правильно отображает нрав. С главного же взора становилось светло, сколь эта дама неразумна, надменна и упряма и сколь просто поддается постороннему воздействию. Вдобавок она была вполне лишена ощущения сострадания, неописуемо эгоистична и неблагодарна, в чем скоро удостоверились ее подданные. Но в то же время она была неописуемо состоятельна, любила великолепие и разбиралась в драгоценных камнях не ужаснее ювелира с Понте Веккьо " 35. К огорчению, красивый град, где она родилась, ничем не наделил ее, несчитая " странного " языка и режущего слух упора, когда она пробовала произносить по-французски. Окруженная дамами, Мария невысоко присела, приветствуя короля Франции, собственного супруга. Боже, она была еще и больше его ростом… Лишь когда она пригнулась, Генрих сумел, не без некого стремления над собой, поцеловать ее в губки. Для флорентийки схожее было в диковинку, и она сжалась от испуга. Почувствовав ее боязнь, повелитель подвел супругу к камину, но ее десница, которую он прочно сжимал, была холодна и безжизненна. Он пространно заговорил о необычных морозах, ударивших в этом году, о трудностях пути… Она же отвечала невпопад, медлила с ответом, и Генриху довелось установить, что она так же нехорошо соображает его, как и он ее. Сказать, что Генрих был огорчен, – означает, ничто не заявить. Он тут же отозвал в сторону барона де Белльгарда, ездившего во Флоренцию для проведения бракосочетания, и прямо спросил: – По-вашему, это и имеется вкусный кусок? Белльгард уклончиво промямлил, что военный конь, несущий рыцаря в полном снаряжении, подлежит совершенно другой оценке, ежели тонкие кобылицы, резвящиеся на лугу. – Должно быть, у нее чрезвычайно огромные лапти? Вы же ехали совместно с ней, отвечайте! – не отходил Генрих. – Ноги? Они подходят всему остальному, – последовал протест. – Друг мой, – растерял снисхождение повелитель, – я послал вас во Флоренцию, чтоб вы как следует рассмотрели жену. Ваши глаза – это мои глаза. Но после возвращения вы стали не вособенности разговорчивым. В чем дело? Я не спрошу вас… – Сир… – Белльгард запнулся. – Этот брак нужен всем, и приостановить его ничего не могло. Услышав это, Генрих пожал плечами и тяжко вздохнул. Его вздох обозначал только одно: навряд ли уживется с данной дамой. Хотя… Впереди предстояла брачная ночь, кто знает, может, флорентийка окажется искусной в постели… Поразмыслив, Генрих прямиком направился к Марии и взялся бить в дверь ее спальни. Она как раз собиралась укладываться дремать и уже развязала шнурки на платьице. Ни о какой-никакой брачной ночи она и не задумывалась! – Кто там? – встревоженно крикнула она; глас за дверью быстрее походил на рычанье льва, чем на глас человека. При появлении личного супруга, который и ей, кстати, не вособенности приглянулся, Мария кинулась на колени, но он отдалприказ ей подняться. – Могу я полагаться, что вы уступите мне краешек собственной постели… Свою, торопясь сюда, я не привез… Откровенность просьбы застала флорентийку врасплох, и она истока лопотать кое-что об освящении брака папским легатом. Но позже, увидев недовольную мину на лице Генриха, ей хватило ума прошептать: – Я с наслаждением выполню хотькакое желание моего жена и короля. В протест Генрих обширно улыбнулся, а испуганную Марию, которая неясно догадывалась, что ее ожидает, стала колотить боязнь. Король свалил с себя одежду и улегся вблизи с Марией. Современник тех событий Жедеон Таллеман де Рео строчит: " Когда Мария ложилась с ним в кровать в первый раз, она чуть-чуть надушилась ароматическими снадобьями, которыми ее великодушно снабдили при отъезде во Францию " 36. Чего не скажешь о короле, который " так вонял, что королева чуть не лишилась эмоций " 37. Сложно заявить, где создатель раздобыл такие интимные детали, но Генрих iv и воистину умывался изредка – смотреть за собой в те эпохи во Франции числилось практически грехом. Посему в первую брачную ночь Марии предстояло пренеприятнейшее проверка. Может быть, это и не была " волна отвратительной вони ", но аромат от короля вправду исходил не самый-самый милый, и изнеженная итальянка с трудом сдержала приступ тошноты – какое уж там любовное опьянение… Но, как отмечает Ги Бретон, " они поженились не для праздного времяпровождения, и уже со последующего вечера, неглядя на неимение обоюдного страсти, дерзко принялись за воплощение стоявшей перед ними задачки и попытались изготовить все вероятное, чтоб их стремления не исчезли даром " 38. На последующее утро у Марии хватило такта не демонстрировать собственного омерзения. Более такого, она улыбнулась и симпатично сказала: – Я покорена и чрезвычайно рада, что нашла короля Франции совершенным сил. На что Генрих галантно ответил: – Я также не обманулся в собственных ожиданиях. Вы, мадам, очень изящны и прекрасны. Понятно, что целый этот словесный спектакль был устроен для посторонних ушей. На самом деле молодожены сочли собственный первый супружеский контакт плохим, и у всякого из них была на то своя фактор. Мария про себя именовала Генриха " грязным невеждой ", а повелитель ее – чуть ли не вслух – " дряблой толстухой " и " неопытной дурой ". * * * Семнадцатого числа кардинал Пьетро Альдобрандини провел в церкви Сен-Жан официальную церемонию бракосочетания, сейчас уже на французской земле, после которой состоялись гулкие пиршества. В этом месте следует объяснить, что Мария, желая и стала королевой, но коронована не была, то имеется вся полнота власти в государстве принадлежала Генриху и лишь ему. Генрих оставался в Лионе еще некое время: ему предстояло поставитьподпись миролюбивый контракт с герцогом Савойским. Документ был подписан 17 января 1601 года, и на последующий день повелитель выехал в Париж. Мария со собственной многочисленной свитой последовала за ним. Однако в Париже повелитель навечно не замешкался. Не прошло и 5 дней, как он, сославшись на срочные муниципальные дела, галопом помчался в Верней, где его ожидала очаровательная Генриетта де Бальзак д’Антраг. Получается, что неловкая флорентийка, пусть сейчас и законная супруга, чрезвычайно скоро принудила Генриха припомнить о стройной и остроумной любовнице. В самом деле, неужели мужчина после стольких трудов не может позволить себе хоть мало расслабиться? Парижане собирались уладить королю и королеве праздничный прием, но Генрих отдалприказ не делать этого, заявив, что средства из гос казны лучше истратить на наиболее нужные дела. Поэтому все свелось только к перестрелке из пушек, когда Мария Медичи проезжала мимо Бастилии. Первую ночь во французской столице Мария провела во замке кардинала Гонди, и только позже получила вероятность обосноваться в Лувре. В те эпохи Лувр, построенный на месте замка xiii века, был совершенно не таковым, каким мы его привыкли созидать. Мария пережила собственного рода потрясение, увидев это здание. Она-то рассчитывала, что станет существовать во замке, схожем на дворцы ее близкий Флоренции, а ее взгляду открылись мрачные стенки, грязные полы и топорная мебель, половину которой разрешено было дерзко выслать на свалку. А запахи!.. Но выбора у нее не оставалось, и целый остаток зимы флорентийка осматривала интересныеместа Парижа и его окружностей. При этом она нередко наведывалась в Фонтенбло, где вовсю велись строй работы. Загородная резиденция французских правителей была возведена при Франциске i, который правил с 1515 года, а Генрих ii и Генрих iv продолжили благоустройство замка. Чтобы отыскать с супругом хоть какие-то точки соприкосновения, Мария делала вид, что ее интересуют проводимые работы. Глава v Леонора Галигаи и Кончино Кончини Именно он с поддержкой Леоноры обращал все деяния Марии Медичи. […] Становится понятным, какую суровую ошибку допустил повелитель, покинув королеву в тот самый-самый момент, когда требовалось выразить необыкновенную внимательность. Вместо такого, чтоб выслать назад в Италию всех данных шумных, болтливых и завистливых ветрогонов, какие появились во Францию исключительно за тем, чтоб разжиться деньжатами от ее щедрот, и таковым образом обрубить крайнее, что связывало флорентийку с ее отчизной, он оставил все как было39. Ги Бретон На свою беду, Генрих все меньше и меньше времени уделял жене, и она, нерешительно ощущая себя в постороннем городке, попала под воздействие 2-ух людей, какие приехали в Париж совместно с ней. Речь идет о Леоноре Галигаи и Кончино Кончини… Леонора40 была молочной сестрой Марии Медичи( ее мама была кормилицей принцессы). Почти ровесницы, они росли совместно. Честолюбивая Леонора смогла достигнуть расположения флорентийки. По словам 1-го из биографов, Галигаи была " худенькая, черноволосая, стройная, с правильными чертами лица девушка " 41. Современники свидетельствуют, что, искусная во почтивсех вещах, она, как никто иной, умела разогнать тоску Марии. Леонора владела вкусом во всем, что касалось обустройства дома, нарядов и украшений, влечение к которым сделала ее прекрасным профессионалом. Кончино Кончини42 выполнял при Марии Медичи повинности шталмейстера, или " руководителя конюшни ". По рассказам знавших его людей, он был " тщеславен и хвастлив, ловок и смел, хитер и честолюбив, скуден и жаден " 43. Во всех отношениях Леонора и Кончино были сделаны друг для друга, и судьба распорядилась так, что их настигла влюбленность. Произошло это во время странствия из Флоренции во Францию. Первой влюбилась Леонора и сделала все, чтоб достигнуть расположения юного человека. Польщенный интересом наперсницы королевы, конюший скоро просчитал достоинства, какие давала ему эта ассоциация. Дальше – более, и он по-настоящему увлекся. Но при этом он ни на минутку не забывал о том, какие виды раскрываются перед ним. Очень быстро при посредничестве Леоноры он начал беспрепятственно манипулировать Марией Медичи. В таковых критериях вособенности ясна серьезность ошибки, абсолютной Генрихом iv, который покинул супругу как раз в тот момент, когда ему следовало быть вособенности внимательным. Вместо такого, чтоб отправить назад во Флоренцию всех данных болтливых и принципиальных " ветрогонов ", прибывших во Францию с одной только целью – поискать фортуны, вместо такого, чтоб повредить искренние узы флорентийки с близкий государством, повелитель, напротив, укрепил их. В итоге, когда Мария прибыла в Париж, итальянцы уже многого добились. Леонора стала камеристкой королевы, а во Франции данной должности удостаивались только женщины из самых авторитетных фамилий. Незаметно у оживленной парочки в руках оказалась вся окружение Марии Медичи. Ставки были сделаны… Когда Кончино Кончини впервыйраз былудостоен рукопожатия от короля, Мария Медичи достаточно улыбнулась. Можно заявить, впервыйраз за время собственного присутствия во Франции. Обычно молчаливая, она внезапно заговорила, чем много удивила личного супруга. Беда в том, что заговорила она по-итальянски, и баронесса де Немур взялась перевести ее слова, так как знала оба языка. Кроме такого, она была осведомлена о отношениях работающих лиц и решила оповестить Генриха: – Это проходимцы с липовыми титулами. Будьте настороже! Мария воспевала добродетели женщины Леоноры Галигаи и ее супруга, а хитрая баронесса добавляла от собственного имени: – По крупному счету, опасна лишь она, Ваше Величество, поэтому что она разумна. Ее муж всего-навсего глупый павлин. Вам следует ведать, сир, что ваша жена располагаться под посторонним воздействием. Генриху iv и самому не приглянулась Леонора. Но, слушая мадам де Немур, он рассуждал подругому: " Власть молочной сестры над моей супругой или администрация ее красавчика супруга? А вообщем, не все ли равно… " * * * Как мы уже разговаривали, по прибытии в Лувр Мария испытала огромное сожаление. Она рассчитывала вступить в прекрасный дворец, а увидела мрачные покои, какие не были даже толком подготовлены к ее приезду. И тогда повелитель сделал вторую ошибку. Вместо такого, чтоб выразить к ней обходительность, заставив забыть о бытовых мелочах, он поступил как реальный мужлан, ничто не понимающий в дамской психологии. Это и в самом деле смотрится невероятным, но он решил доставить Марии Медичи Генриетту де Бальзак д’Антраг! – Не буду укрывать, эта дама была моей любовницей, – с ухмылкой произнес он, – но сейчас она хочет начинать вашей статс-дамой. Но и Генриетте довелось испытать некотороеколичество противных минут. Обожающий такие подробности Ги Бретон строчит: " Нужно признать, что в предоставленном случае повелитель обошелся с победительницей не лучше, чем с Марией Медичи. Когда она наклонилась, чтоб поцеловать платьице королевы, как такого требовал этикет, повелитель, постановив, вероятно, что фаворитка не оказала королеве достаточного почтения, поймал ее за руку и дерзко поставил на колени перед собственной супругой. Генриетта поднялась с колен, пунцовая от позора и бешенства, и немедленно покинула гостиную, оставив растерявшуюся Марию. Все придворные были смущены происшедшим, за исключением, естественно, самого Генриха iv " 44. А вот рассказ историка Ги Шоссинан-Ногаре: " Генрих iv, чтоб сходу вынудить официально признать свою двойную семью, представил Марии Медичи Генриетту д’Антраг в последующих выражениях: " Эта дама была моей любимой, а сейчас хочет быть вашей послушной слугой”. Вероятно, дерзость недостаточно смущала современников доблестного беарнца. Случалось, королеве предписывалась жизнь втроем даже в движение медового месяца, и она была обязана разделять с конкуренткой не лишь интерес короля, но и все почести. Король объявлял свои связи с бесстыдством, которое могло активизировать только уныние. Дело заходило еще далее: он перемешивал легитимную семью и преступное сожительство " 45. А наиболее противное содержалось в том, что Мария к тому времени уже была беременна. Впрочем, как и Генриетта. Когда крайняя выяснила о том, что королева в расположении, она решила, что, естественно же, родит ранее чужестранки. И родит мальчика. В этом случае( и в случае, ежели у Марии станет девочка) повелитель выполнит данное как-то обязательство и женится на ней. Пусть это были только только иллюзии, но куда же без них. Женщины во все эпохи веруют в несбыточное: какбудто бы влюбленность может создать чудеса, и Генриетта не была исключением. Она упрямо цеплялась за свою мечту – начинать королевой. Чтобы не выпустить собственный шанс, она продолжала сопровождать Генриха во всех его перемещениях по стране. А Мария, нехорошо переносившая беременность, фактически не выбиралась из собственных покоев в Лувре. Сам повелитель и не задумывался укрывать одновременную беременность 2-ух его " жен ". – У меня быстро родятся принц и его слуга… – с присущим ему цинизмом заявлял он. Генрих пошел далее, поселив Генриетту в Лувре, вблизи от апартаментов собственной супруги. Дурной образчик заразителен. Когда в Париже прознали об этом, почтивсе пожелали уладить свою жизнь по схожести повелителя. Церковь отмечала необыкновенное падение характеров. Говорят, конкретно в это время в городке появились притоны, прозванные " крольчатниками ". Вскоре появилась соперничество, и содержателям схожих заведений доводилось обнаруживать находчивость, чтоб завлечь почтенную клиентуру. Например, в одном из " радостных домов " устраивали " забаву в вишенки ". Какая-нибудь красавица раздевалась в общей гостиной, после что покупатели разбрасывали на полу кругом нее вишни( или орешки, в зависимости от времени года). Собирая ягоды, женщина наклонялась, распаляя парней. Что происходило далее, несложно додуматься. Разумеется, священники пробовали воспрепятствовать данной волне похоти, но их не слушали. – Ступайте со своими проповедями к королю, у которого две супруги, – разговаривали люди. Глава vi Соревнование длится В движение лета 1601 года обе дамы – и королева, и фаворитка, – к большой веселья короля, округлялись прямо на очах. К несчастью, ни та, ни иная грядущая мама не могла похвастаться покладистым характером46. Ги Бретон 27 сентября 1601 года в 10 часов вечера в Фонтенбло Мария Медичи родила мальчика, которого окрестили Луи. Король был счастлив, и день рождения преемника немедленно был объявлен государственным праздником. Особую торжественность моменту придавало то событие, что во Франции не было дофинов со пор короля Генриха ii, правившего в 1547–1559 годах. Луиза Буржуа, помогавшая при родах, ведает, как она пыталась повлечь в новорожденного жизнь: " Я туго, как и положено в таковых вариантах, запеленала малыша. Король подошел и поглядел на его личико. Ребенок был так слаб, что практически не дышал. Я попросила государя де Лозерэ, 1-го из слуг короля, доставить мало причина. Когда он принес бутылку, я попросила отдать мне небольшую ложечку. Король брал бутылку в руки. Я произнесла ему: – Сир, ежели бы стиль шла не о королевском ребенке, я набрала бы в рот глоток причина и влила бы мало ему, чтоб вернуть в нем жизнь. Король поднес мне к устам бутылку и произнес: – Делайте так, как считаете необходимым. Я набрала в рот мало причина и влила ребенку в ротик. В тот же самый-самый миг малыш возродился и стал извлекать, причмокивая, винцо, которое я ему отдала " 47. Сделав глоток красного причина, грядущий повелитель Людовик xiii разразился плачем. После этого Луиза показала новорожденного присутствующим. Как докладывает в собственном " Дневнике " Жан Эроар, королевский врач, все " узрели большого, костистого и достаточно плотного младенца… его гениталии кидались в глаза, а попка была покрыта волосами " 48. В комнату Марии сбежались юные придворные женщины и рассыпались в комплиментах. Жан Эроар строчит: " Герцогиня де Бар, сестра короля, осматривая уже сформировавшиеся доли детского тельца, направила особенное интерес присутствующих на те из них, какие свидетельствовали о принадлежности дофина к мужскому полу и, обернувшись к госпоже де Панже, увидела, что натура великодушно его одарила " 49. Мария была горделива тем, что подарила королю преемника. Она лежала в собственной кровати и впервыйраз со времени приезда во Францию ощущала себя счастливой. Парижане встретили весть о рождении мальчика с огромным воодушевлением. Толпы народа рассыпали на улицы городка и принялись благодарить Господа за ту большую милость, которую Он сделал для Франции. Генрих iv смотрелся пьяным от счастья. Он ни на шаг не отступал от малыша и даже наиболее такого – пытался потворствовать хотькаким капризам собственной супруги. Несколько недель спустя, 3 ноября 1601 года, Генриетта де Бальзак д’Антраг втомжедухе родила мальчика, которого окрестили Гастон-Генрих, потом он будет герцогом де Верней и губернатором Лангедока. На этом шаге она проиграла собственной сопернице. * * * В последующем году головка повторилась: 22 ноября 1602 года Мария родила в Фонтенбло дочь Елизавету( грядущую королеву Испании), а Генриетта, чуток позднее, – Габриэль-Анжелику( она выйдет замуж за сына барона д’Эпернона). Как заявляет Ги Бретон, " двор нарядно отпраздновал оба данных действия, а обычный люд, который просто поддается эмоциям, довольствовался, что владеет настолько способного и плодовитого короля " 50. Однако историк Ги Шоссинан-Ногаре не прячет иронии по поводу ещеодного " королевского дуплета ": " Когда Генрих iv женился, Мария Медичи втянула его любовницу маркизу де Верней в типичные гонки, в курьезные соревнования по плодовитости, так что для фаворитки стало занятием чести рождать в том же темпе и с таковой же регулярностью, как королева " 51. После рождения девочек Генрих iv тяжко заболел. Его мучения были настолько сильны, что он серьезно боялся за свою жизнь. Призвав в один из дней Марию, он завещал ей править государством до совершеннолетия их сына, ориентируясь только на государя де Сюлли52, единого из министров, которому, по его понятию, разрешено было вполне полагаться. Также он именовал имена тех, кого следовало бояться. К счастью, заболевание скоро отступила, и жизнь втроем продолжилась. У Генриха хватало сил и на супругу, и на любовницу. Ги Шоссинан-Ногаре по этому поводу строчит: " Возникла абсолютная неурядица, и у короля возникло желание объединить матерей, как он соединил деток. Когда он посещал собственных бессчетных потомков, его сопровождали или супруга, или любовь, а времяотвремени и обе совместно. Генрих iv не представлял собой что-то необыкновенного, такового рода сцены наблюдались достаточно нередко " 53. * * * Эту практически идиллическую картину не порушил даже заговор против короля, раскрытый в 1604 году, в котором самую функциональную роль играл отец фаворитки – Франсуа де Бальзак д’Антраг. Заговорщики планировали заманить Генриха к маркизе де Верней, прикончить его, а владыкой объявить ее сына Гастона-Генриха. Суд приговорил барона к погибели, а его дочь – к пожизненному заточению в обитель, но повелитель позволил старику вести остаток дней в родовом имении54. Что же касается Генриетты, то за ее судьбу разрешено было не бояться. Генрих собственно допросил ее, и она без труда доказала свою невиновность к заговору. Не зря же молвят, что у любовницы постоянно найдутся добродетели в очах воображения. Парижскому парламенту( так в те эпохи во Франции именовался верховный суд, в состав которого вступали, несчитая конкретных вассалов короля, высшие придворные чины и ближайшие советчики короля) осталось только покориться воле монарха. Следует прибавить, что к числу заговорщиков относился и консолидированный брат Генриетты Шарль де Валуа( 1573–1650), который был незаконнорожденным сыном короля Карла ix и воспитывался при дворе. Генриетте получилось избавить жизнь и ему. Шарль де Валуа получился из Бастилии в 1616 году, уже при Людовике xiii. Это смотрится удивительно, но повелитель еще более привязался к собственной фаворитке, желая отлично знал сердитый характер данной дамы. В свою очередность Генриетта де Бальзак д’Антраг маркиза де Верней без зазрения совести эксплуатировала королевскую добродушие, выпрашивая за каждую ласку средства и поместья. Она непрерывно пыталась унизить законную королеву и скоро рассорила ее с супругом. * * * Стычки Марии Медичи и Генриетты де Бальзак д’Антраг длились. Король практически разрывался меж ними, пытаясь вернуть мир во замке. Однако у него было родное видение трудности. В частности, он решил, что основной источник беспокойства – свита Марии, типо настраивающее ее против короля. А раз так, он потребовал, чтоб Мария немедленно выслала во Флоренцию основных " советчиков " – Леонору Галигаи и Кончино Кончини. Мария, несомненно, отказалась, и разразился ужасный дебош. На этом фоне Генриетта повела себя потрясающе хорошо: она писала королю нежные письма, сожалела его, убеждала, что обожает и станет любить постоянно. Марии бы поучиться у соперницы, но, ослепленная ревностью, она совершала ошибку за ошибкой: непрерывно была чем-то ворчлива, непрерывно тратила большие суммы денег… Возможно, в ее претензиях было много верного, но принимать слова Марии правильно Генрих уже не мог. Его стало сердить общение с супругой. * * * Несмотря ни на что, 10 февраля 1606 года Мария Медичи родила королю еще одну девочку. Ее окрестили Кристиной. Через тринадцать лет она будет супругой Виктора-Амадея i Савойского( 1587–1637), сына такого самого Карла-Эммануила Савойского, с которым воевал Генрих iv. На крестины дочери Мария пригласила из Италии свою сестру Элеонору, герцогиню Мантуанскую. Этим она решила показать всем в Париже свою привязанность к флорентийской семье и ее интересам. Решение супруги, несомненно, не понравилось Генриху iv. Дальше – более. В феврале 1609 года в мир другой отошел дядя Марии, Большой барон Тосканский Фердинандо Медичи, и его пространство одолжил Козимо ii, направленный в собственной политике не на Францию, а на Австрию( он был женат на дочери эрцгерцога Австрийского принцессе Марии Магдалене). Французский повелитель ощутил себя оскорбленным, и это еще более осложнило его дела с супругой. Но это случится чрез три года. Пока же баронесса Мантуанская прибыла в Париж, и ей довелось показывать знаки интереса, надлежащие особе королевских кровей. Церемонию крещения Кристины проводил кардинал Жуайёз, и все это так походило на семейное пир флорентийцев, что Генрих в некий момент ощутил себя бесполезным. Впрочем, он был на собственной местности и скоро отогнал от себя противные идеи. * * * Шестнадцатого апреля 1607 года Мария Медичи родила другого сына. Мальчина окрестили Николя, и в историю он вошел как " принц без имени "( он погиб в четырехлетием возрасте). В ночь с 24 на 25 апреля 1608 года родился еще один паренек – Гастон, ставший герцогом Орлеанским. После родов, какие оказались томными, Мария была обязана бросить Париж и двинуть на воды. Лечение оказалось удачным, и еще чрез год она произвела на свет третью дочь, которую, как ни удивительно, назвали… Генриеттой. Генриетта будет супругой Карла Стюарта, грядущего короля Англии, Шотландии и Ирландии, правившего под именованием Карла i. Поговаривали, что ее муж состоял в беззаконной связи( о гомосексуализме тогда и речи не было) с герцогом Бакингемом. Как бы то ни было, судьба Карла грустна. В ходе Английской революции xvii века он был признан муниципальным преступником и обезглавлен. Генриетта пережила его на 20 лет. Она мама 2-ух британских правителей – Карла ii и Якова ii. Глава vii Увлечение короля Шарлоттой де Монморанси Эта нимфа, пронзившая сердечко Генриха, принадлежала к одной из самых узнаваемых и могущественных семей Франции55. Бенедетта Кравери И все же освободить Генриха iv от затянувшейся связи с Генриеттой де Бальзак д’Антраг маркизой де Верней сумело не появление деток в законном браке, а новенькая влечение. В январе 1609 года повелитель увлекся четырнадцатилетней дочерью коннетабля де Монморанси56 Шарлоттой-Маргаритой де Монморанси. Молоденькая Шарлотта в числе остальных прекрасных женщин разучивала пляски к дальнейшему дворцовому празднику. Репетиция проходила против апартаментов короля, и он увидел ее в приоткрытую дверь. Восхищенный до глубины души, Генрих запамятовал обо всем. " Еще никому не доводилось созидать существа наиболее красивого и наиболее жизнерадостного " 57, – докладывает нам о Шарлотте Таллеман де Рео. А вот еще один рецензия о ее наружности: " Ее ласковый взгляд способен был вызвать даже самых равнодушных " 58. В " Занимательных историях " Жедеона Таллемана де Рео читаем: " Дамы, одетые нимфами, обязаны были по сценарию спектакля приподнять кверху дротики как бы для такого, чтоб метнуть их. В этот момент мадемуазель де Монморанси как раз находилась против короля, и когда она подняла собственный дротик, разрешено было поразмыслить, что она желает пронзить им короля. Позже повелитель произнес, что она была настолько грациозна, что он вправду ощутил родное сердечко пронзенным " 59. А вот наиболее четкий рассказ историка Жюля Мишле: " Это было в январе 1609 года, когда королева решила определить бвлет ’’Нимфы Дианы ". Они с владыкой находились( как постоянно) в конфликте и никоимобразом не могли договориться сравнительно выбора женщин, какие исполнили бы роли нимф. И так же, как постоянно, королева истока дуться, да так, что повелитель, находясь в плохом настроении, закрыл дверь, чтоб не созидать репетиций. Но все же, проходя когда-то мимо, он кинул взор в залу. Это вышло конкретно в тот момент, когда одна из нимф подняла родное копье, какбудто намереваясь пронзить его в сердечко. И удар у нее вышел, да таковой успешный, что повелитель чуток не свалился в обморок… Это была мадемуазель де Монморанси. Она была еще практически ребенком; ей чуть исполнилось четырнадцать лет. Но у нее было возвышенное и чрезвычайно принципиальное сердечко, она увидела короля и, без сомнения, нашла наслаждение в нанесении таковых ударов " 60. По крупному счету, в влечения, охватившей Генриха, не было ничто необычного. Жизнь он вел напряженную, и влюбленность была для него отдушиной. Или заболеванием, и на сей раз заболевание оказалась суровой. Генриху было уже 50 5, и сорокалетняя разница в возрасте, естественно, не могла его не собирать. С одной стороны, 50 5 – не восемьдесят, но и не 30, когда разрешено позволить себе еще более. Не станет ли он смотреться посмешищем в очах юной прелестницы? Но разве повелитель может смотреться посмешищем? Будучи женщиной разумной, Шарлотта-Маргарита ответила на его влечение. У семейства Монморанси на дочь были свои виды. В женихи ей прочили радостного и смелого кавалера Франсуа де Бассомпьера. Тот не был в нее влюблен, но и от брака не отказывался. Однажды Генрих вызвал его к себе и заявил о собственных намерениях самым бесстыдным образом: – Бассомпьер, я буду произносить с вами, как друг. Я сильно влюблен в мадемуазель де Монморанси. Выбор у нас с вами маленький: ежели вы женитесь на ней, я вас возненавижу; ежели она меня полюбит, вы возненавидите меня. Так как же нам поступить? Этого оказалось довольно, чтоб Франсуа оставил каждые идеи о женитьбе, сулившей ему или постыдную участь рогоносца, или, что еще ужаснее, вражду с своим владыкой. Между тем, беседа продолжился: – Я размышляю предоставить ее за собственного кузена, принца де Конде. Таким образом, мадемуазель войдет в нашу семью и станет мне утехой в старости, которая, увы, не за горами. Принц же получит сто тыщ ливров годового заработка и сумеет вдоволь поразвлечься на эти средства. Франсуа де Бассомпьер оценил сделку. А вот Генрих ii де Бурбон, принц Конде61, аналогично, не захотел быть " снисходительным супругом ". Свадьбу бесшумно сыграли в феврале 1609 года. Но позже приключилось непредвиденное: чуть двадцатилетний принц вступил в права жена, он всеми мощами стал беречь красавицу-жену от домогательств короля. Более такого, в ноябре 1609 года принц де Конде и Шарлотта-Маргарита де Монморанси решили нестись из страны во Фландрию. Разъяренный Генрих стал заботиться о расторжении устроенного им брака, но не довел дело до конца, так как ему довелось готовиться к борьбе с Австрией, направленной на ликвидацию гегемонии в Европе испанских и австрийских Габсбургов. Однако и это его начинание осталось незавершенным… Здесь принципиально сориентировать еще одну мелочь. До рождения дофина Людовика( 1601 г.) принц Конде был вероятным преемником французской короны. * * * Знала ли Мария Медичи о новеньком увлечении собственного супруга? Конечно, знала. Во-первых, об этом шептались во замке на каждом углу, а, во-вторых, масла в пламя подливали Леонора Галигаи и Кончино Кончини. Именно они и обучили Марию, как себя новости. Разразившийся дебош был ужасен. Мария( и в этом ее полностью разрешено взятьвтолк) стала как никогда раздражительна. Своему правильному герцогу де Сюлли повелитель даже признался: – Она сейчас относится ко мне не элементарно прохладно, но и высокомерно. Я пробовал к ней подойти, объять, пошутить. Все зря! Де Сюлли только покачал башкой: – Сир, эта деяния заполняет меня самыми отвратительными предчувствиями… – И вы также, – в гласе Генриха iv послышалась неприятность. – Но я могу поклясться, что все это лишне преувеличено. Тут очевидно потрудился этот пес Кончини! Это все он и его мерзкая Галигаи… Это они пытаются настроить мою жену против меня! – И какой-никакой вывод вы из этого делаете? – спросил барон. – Если бы я знал, друг мой… И вправду, увидев супруга, Мария Медичи сейчас грубо прерывала разговор с подданными, кпримеру, с Кончино Кончини или герцогом д’Эперноном62, и уходила в свои покои. Разговаривали они традиционно о Генрихе и, будь это обыкновенные люди, их бы издавна уже обвинили в заговоре против короля. Изменились и взоры Марии. Вообще-то она и ранее именовала Лувр общественным зданием, но сейчас решила делать. Заявившись к Генриху, она огласила, что решила наказывать за лишнюю безнравственность одну из собственных фрейлин. Генрих поначалу только пожал плечами, но позже произнес, что на дворе xvii век, а парижский двор – самый-самый культурный двор Европы, и благодарячему схожая строгость тут недопустима. На это Мария заявила ледяным тоном: – В Лувре не обязано быть общественных девок. – Но это явное преувеличение, – возразил повелитель. – К тому же вы и ранее выражали возмущение, но это не влекло за собой схожих последствий… – А вот сейчас последствия будут самыми твердыми. Я не потерплю… – Что вы не потерпите? – перебил ее повелитель. – Девушка элементарно допустила некую неосторожность. Ну и что такового? Это же не грех. И позже, вы говорите о недопустимых характерах в Лувре, но кто его сделал таковым? Мадам, а не вы ли ввели у нас чужеземные порядки? А сейчас вы, поверьте мне, очевидно переусердствовали в области морали. И вот тогда Мария отдала волю собственным чувствам: – Эта шлюха обязана быть казнена! И она станет казнена! Но даже не это наиболее главное… Вы – повелитель, а ваша башка занята одними юбками! Это вы подаете всему двору отвратительной образчик! – Топая ногами, она закричала: – Так вас навечно не хватит! Ваши личные пороки доконают вас! Попомните мои слова – чрезвычайно быстро с вами стрясется гроза! Скорее с вами, подумал Генрих и протянул руки, чтоб схватить эту монументальную даму( после родов Мария еще посильнее растолстела), ежели она начнет падать. Но этого не приключилось. Наоборот, флорентийка внезапно заговорила гораздо спокойней, желая малейшее перемещение ее лица всееще обнаруживало настороженность: – Сделайте меня регентшей! Генрих оторопел. Подобный разворот не на шутку озадачил его. Почувствовав неуверенность венценосного жена, Мария усилила атаку: – Если меня официально не коронуют, на что я, кстати, владею совершенное преимущество, я могу превратиться в дутую фигуру, подчиненную в неимение короля Регентскому совету. Такое состояние недостойно для мамы законного дофина. Да-да! Подумайте о вашем сыне. Если с вами чего-нибудь произойдет, он потеряет трон. Чтобы этого не вышло, лучше заранее назначьте меня регентшей! Король внезапно улыбнулся и произнес: – Хорошо, но в замен на регенство – жизнь девицы, которую вы желаете наказывать. Едва удерживая ярость, Мария кивнула. Затем она прохладно спросила: – Так когда вы назначите меня регентшей? – Когда мне станет восемьдесят лет, – расхохотался Генрих. – Что-о?! – Из только потока полуфранцузской-полуитальянской ругани разрешено вычленить лишь одно: " Вы не доживете и до шестидесяти " … Как строчит Луи де Рувруа де Сен-Симон, " из уст ее дождем посыпались слова, какие не любой день разрешено услышать на парижском базаре " 63. А ежели верить " Мемуарам " барона де Сюлли, Мария даже осмелилась приподнять на короля руку, но впору появившийся барон типо перехватил ее и крикнул: – Вы сошли с ума, мадам! Стоит ему велеть, и вам отрубят голову! После этого Мария с плачем убежала в свои покои. Глава viii Коронация Марии Медичи Мария превыше только обожала администрация, она желала сберечь ее любыми средствами и на как разрешено дольший срок64. Бенедетта Кравери После беседы с супругой Генрих iv обидно произнес собственному правильному герцогу: – Она исходит из убеждения, что мне осталось непродолжительно жить… Да вы и сами слышали это. – Сир! – А как еще это объяснять? Зачем произносить о том, что не может случится до моей погибели? Я владею в виду регентство… Максимельен де Сюлли с сочувствием глядел на собственного короля. Как человек непосредственный, он не хотел льстиво убеждать Генриха, что требование Марии Медичи не стоит и выеденного яичка. – Сир, – произнес он, – вам следует взять меры. – Меры… Конечно… Но если… У вас имеется какие-нибудь кандидатуры, кроме… Кроме моей супруги? Герцог прямо посмотрел ему в глаза: – Сир, вы сами накликали на себя эту беду. Вы очень разозлили свою жену и принудили делать по указке этого негодяя Кончини. Заметьте, все ваши давние увлечения расстраивали ее, но ни одно из них не было чревато таковыми последствиями. Малышка де Монморанси… – Но это все ересь, наглая ересь! – перебил его Генрих. Де Сюлли, издавна знавший короля, еще с тех пор как он был управляющим Наварры, только покачал башкой. – Ну, отлично, вы правы… И все же тут немало преувеличений… Моя влюбленность к ней, мой друг, как заболевание. Ее красивый образ преследует меня и днем, и ночью… Но каковой негодяй этот Кончини! Он настроил мою жену против меня… Он и Галигаи… – Так отчего вы это терпите, сир? – мрачно спросил де Сюлли. – Всё в вашей власти. Отправьте данных проходимцев восвояси… – Да, я уже подумываю об этом, – задорно перебил его Генрих. – Другого пути у меня нет. Но мне бы не хотелось ухудшать разрыв с Марией… Вы сможете это уладить? – спросил он напрямую. Учитывая эксперимент общения с владыкой, де Сюлли ничто иного и не ждал. Он уже немало раз решал такие задачи и постоянно достигал успеха. Однако никогда доэтого вопрос не случался таковым суровым. – Ну, очевидно, сир, – подумав, ответил он. – Однако ваша супруга… Она этого так не оставит. Возможно, она смирится с утратой победителей, но в качестве сатисфакции снова поднимет вопрос о собственной коронации. Лицо Генриха омрачилось. – Я постоянно интуитивно опасался этого. И ее слова, что я не доживу до шестидесяти… Мой отец умер, когда ему было 40 4 года [1], всё может быть в нашей жизни… Как это ни грустно, друг мой, ежели она станет требовать, нам, наверняка, будетнеобходимо скинуть. Мария права в одном – я обязан поразмыслить о сыне. – Но, сир… – Когда я был молод, мне нагадали, что я навстречу погибель, находясь в собственной карете. В разгар праздника… По лицу барона пробежала малость ухмылки: – На вашем месте я бы обходил кареты стороной. Что же касается коронации… По последней мерке, с ней не стоит торопиться. – Вы, как постоянно, правы, герцог… Но что поразмыслит моя супруга? Что я нехороший отец? Что я недальновидный дипломат? Как ни тяжко это заключение, но коронование состоится. На этом повелитель и его министр расстались. Напоследок барон позволил себе спросить у Генриха: – Шарлотта… Вы хотят возобновлять дела с ней? – Что ж, я… обязан почитать священные узы. Я заглушу в себе эту влечение, – посулил Генрих. Позднее барон де Сюлли написал в собственных " Мемуарах ", что сходу же подумал о том, как просто обманываются горячие сердца. Воистину, в том, что касается собственной жизни, королям навряд ли стоит полагаться! ныне Мария разговаривала о собственной коронации любой день. Важно отметить, что она все просчитала и с точки зрения политики. Генрих вел подготовку к борьбе с Габсбургами. Он издавна уже грезил поменять расстановку сил в Европе. В 1610 году повелитель Франции намеревался тронуться с войском в Германию, чтоб помочь протестантов. Со порой мысль о коронации закончила глядеться Генриху настолько уж кощунственной. Прежде только, это был шанс освободиться от неприятного Кончино Кончини и Леоноры Галигаи( в этом, кстати, он заблуждался: Мария и чуять не хотела об изгнании собственных победителей, к которым была углубленно привязана). Во-вторых, в рассуждениях Марии сравнительно грядущего их сына имелся установленный резон. Имелась и еще одна веская фактор. По-прежнему горячо влюбленный в Шарлотту-Маргариту, Генрих рассчитывал, что пышное действо принудит молодую прелестницу возвратиться в Париж. Наконец настал день, когда Генрих, призвав к себе жену, заявил: – Хорошо, я согласен, но при условии, что украшением коронации станет ОНА! Разумеется, Марии, как и хотькакой иной даме на ее месте, пусть и не благородных кровей, схожее ограничение не понравилось. – За кого вы меня принимаете?! – вскричала она. – С данной вашей малолетней замухрышкой де Конде… вы выставили себя на повальное посмешище! Понимая, что направить все в шутку не удастся и ещеодного ужасного скандала не избежать, Генрих не стал требовать. Он побаивался, ощущая, что пристрастно обращается со собственной супругой. А раз так – нужно идти на уступки, чтоб хоть когда-то восполнить нанесенный ей нравственный вред. Да, тут повелитель готов был выразить бессилие, и дело не лишь в компенсации. Для его дела к Марии вообщем были свойственны неизменные перепады и крайности. Доверие одномоментно сменялось подозрительностью, желание – холодностью, почтение – безразличием… И позже, даже получая значительные подтверждения вероломства супруги, он постоянно прибывал к тому, что во многом сам инициировал ее. Ну, практически всегда… Именно по этим факторам он и вданныймомент обязан был поклясться, что никогда более не будет затрагивать имя Шарлотты-Маргариты. * * * Церемония коронации свершилась 13 мая 1610 года в аббатстве Сен-Дени. Надо заявить, что Генрих iv не обожал праздники. Вернее, он не обожал затраты, связанные с ними, но собственным дамам он никогда ни в чем не отвергал. В итоге день коронации почтивсем запомнился собственным великолепием. Весь Париж был залит огнями, по улицам разгуливали толпы народа. С больших башен Бастилии постоянно палили пушки, на балконах Лувра развевались флаги. На традиционно угрюмом лице Марии с раннего утра блистала ухмылка. Она добилась собственного – сейчас день ее коронации! Самый весомый день в ее жизни, ибо все происходившее обозначало одно – улучшение собственной власти. Конечно, об безусловной власти речи не шло( коронование наделяла ее правами регентства в случае долгого отсутствия супруга), но Генрих достаточно нередко оставлял ее. К тому же быстро обязана была завязаться ещеодна битва, а на борьбе, как понятно, каждое может случиться… Вот тогда, ежели повелитель погибнет, она сумеет начинать подлинной властительницей Франции… Кончино Кончини и его хитрая жена всеми мощами пытались направить интерес Марии на действительность таковой развязки, таккак сын Марии – преемник престола – был еще совершенно ребенком, неспособным править государством. В предоставленном случае регентство предоставляет безграничные способности. И основное – оно навечно! Такие или такие размышления не оставляли Марию на протяжении всей церемонии. К огорчению, практически блаженное положение флорентийки нарушил ряд противных происшествий. Во-первых, перед истоком коронации с грохотом разбилась плитка, закрывавшая ввод в королевскую усыпальницу; во-вторых, во время самой коронации с головы Марии чуток было не свалилась венец. Но и это еще не все. Когда кардинал де Жуайёз возложил корону на ее голову, ей внезапно стало так прохладно, как ежели бы в храм ворвался прохладный декабрьский ветр, и это в самый-самый разгар мая! Что это? Знамение? Конечно, церемониям вступления во администрация постоянно придавался лишне магический нрав, но попытайтесь опровергнуть поверие( так и охото брать это словечко в кавычки), что от такого, как пройдет коронование, зависит и судьба коронуемого, и судьба только страны. Знамения… Предзнаменования… Знаки судьбы… И таккак вправду отвратительные предзнаменования часто сбывались. А все, что вышло в тот день, сулило проблемы. И еще один небольшой укол: повелитель некотороеколичество раз язвительно именовал Марию " мадам регентшей ", но она сделала вид, что не услышала, – стоит ли улаживать дебош в важный день! Что же касается организации церемонии, то она была безупречной. Свита Марии сверкала драгоценностями, музыканты были одеты во все белое, швейцарские гвардейцы выглядели элементарно красавцами в собственных красно-синих мундирах. Король, как написал позже один из свидетелей, был " потрясающе весел ". Он сидел в собственной кровать, окруженный придворными, и следил за тем, как кардинал Жуайёз верно и со вкусом выполнял предписанную ему протоколом роль. Он открыл маленький золотой сосуд, кончиком милый иглы перенес некотороеколичество капель ароматного миро на патену – литургический сосуд, важный на алтаре, потом, держа патену в левой руке, прочел над Марией две мольбы, смочил большущий палец в миро, начертал на ее темени крест и произнес: – Помазаю тебя на королевство освященным елеем во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Почти безотлагательно ассистент кардинала платком с милый вышивкой стер помазание. Затем Жуайёз обеими руками брал корону и празднично опустил ее на голову Марии Медичи: – Господь венчает тебя венцом славы, чести и верности. Прими сей корона во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. – Аминь! – повторили за ним все присутствующие. " Аминь! " – отозвалось гулкое эхо под сводами Сен-Дени. Следует признать, что роскошь церемонии все же более подходила пожеланиям Марии Медичи, новоиспеченной регентши, ежели короля. Вообще, в тот день расположение Генриха, назло произнесенному больше( был " потрясающе весел "), быстрее различалось унынием, но это понимали только немногие. После коронации Генрих произнес собственному фавориту, полковнику Франсуа де Бассомпьеру: – Мне так досадны эти гулкие пиршества, но этот праздник… Для меня он так тягостен… – Я увидел это, Ваше Величество, хоть вы и пытались глядеться радостным. Что же приключилось, смею спросить? – Если я вам скажу, что чувствую вданныймомент, вы сочтете меня суеверным. И это, кстати, станет полностью верно. Вы полностью правы: я целый день вынуждаю себя быть веселым… Знаете, мне видится, что существовать мне вправду осталось недолго… мужественный полковник с удивлением окинул взором собственного властителя. Тринадцатого декабря 1553 года Генриху исполнилось 50 7 лет, но он смотрелся так, что ему могли бы позавидовать и другие сорокалетние. – Ваше Величество, я вас не разумею! Вынашивая настолько превосходные планы, вы поддаетесь настолько неясным думам! – Все правильно, мой ценный Бассомпьер, идеи меня стали навещать мрачные… Особенно сегодня… * * * А вот королева Марго, былая супруга Генриха iv, на церемонии коронации находиться не захотела, неглядя на то, что она была дочерью Екатерины Медичи и состояла в родстве с Марией Медичи. Есть, но, сведения, что в тот день ее видели в аббатстве. Отметим, что после развода Марго и Генрих iv состояли в дружеской, " практически амурной " переписке. Он ей писал: " Мне охото, как никогда ранее, хлопотать о Вас и обосновать, что нас связывают не лишь схожие ощущения, но и почтение " 65. От него она получала неплохую пенсию, он оплачивал ее долги, требовал, чтоб к ней относились с почтением. Иногда Генрих посещал ее, но она была уже совершенно не та: прежде очаровательная стройная дама перевоплотился в дородную женщину. Король целовал ей руки и именовал " сестрой ", но интимной недалекости меж ними не было. Последние годы собственной жизни Марго провела в Париже, собрав кругом себя юных почитателей и диктуя очень интересные воспоминания, какие позже немало раз переиздавались. Глава ix Смерть Генриха iv Вдруг на подножку кареты вскочил некий красный здоровяк с длинными волосатыми руками и, наклонившись над владыкой, нанес ему два удара кинжалом, вонзив его в животик монарха по самую рукоятку66. Андре Кастело Согласно традиции, празднества, связанные с коронацией, обязаны были продолжаться 4 дня. На последующий день, 14 мая 1610 года, Генрих iv сел в карету, собираясь тронуться в арсенал для осмотра новейших орудий. – Какой сейчас день? – внезапно спросил повелитель. – Пятнадцатое, – ответил некто. – Нет, четырнадцатое, – поправил постоянно и во всем четкий барон де Ла Форс. – Четырнадцатое… Мне в родное время нагадали, что погибель настигнет меня в карете конкретно четырнадцатого числа… Но это же тупо – верить предсказаниям астрономов и иных плутов! День был жаркий, и шторки, закрывающие окна, были раскрыты. Едва карета выехала со двора, как путь ей нежданно преградили какие-то тележки. В ту же минутку к карете подбежал высокий рыжеволосый человек. Он скоро вскочил на подножку и всадил в грудь Генриха кинжал. Находившиеся в карете придворные в первую минутку ничто не сообразили. Король, за секунду до этого читавший какое-то письмо, бесшумно произнес: – Кажется, я ранен… Герцог де Монбазон встревоженно переспросил( потрясающе, он сидел вблизи, но ничто не увидел): – Что такое, сир? Генриху чуть хватило сил пробормотать: – Ничего, ничего… Лишь когда из гортани короля хлынула кровь, все сообразили, что вышло. – Сир! Молитесь всевышнему! – крикнул барон де Л а Форс, бросаясь в погоню за убийцей. Его образцу последовали и остальные мужчины. Незнакомец отбивался так ловко, что его никоимобразом не могли победить. Но силы были неравны, и убийцу получилось повалить на землю. Вскоре подоспели гвардейцы, раненого злодея связали( барон де Бассомпьер успел проткнуть его собственной шпагой) и отконвоировали во дворец на допрос. В карете с умирающим владыкой остался барон де Монбазон. Он накрыл его собственным плащом, задернул шторки и, отгоняя любознательных, крикнул на всю улицу: – Всем предохранять покой! Король лишь ранен! Генрих и в самом деле погиб не сходу. Когда его выносили из кареты, он пришел в себя. Случилось это под лестницей, водящей к покоям королевы. Короля безотлагательно же попробовали подкрепить вином. Голову ему поддерживал лейтенант де Серизи, который потом подтвердил, что Генрих некотороеколичество раз поднял и опустил веки. Тело Генриха отнесли в кабинет и положили на диван. Комната скоро оказалась переполненной; восковой лоб, сомкнутые глаза и обширно раскрытый рот не оставляли колебаний – все окончено, но вера, тем не наименее, еще теплилась. Наконец тишь стала нестерпимой; некто подошел и прикрыл королю рот орденским крестом. – Короля более нет с нами, – прозвучали горькие слова. – Помолимся за упокой его души… * * * Мария Медичи, услышав шум, подошла к окну и увидела гигантскую массу, собравшуюся у ворот Лувра. Удивленная, она повернулась к собственным придворным дамам: – Что там такое проистекает? Пошлите кого-нибудь выяснить. Через некотороеколичество минут слуги огласили, что прибыл государь де Бассомпьер, и он просит разрешения стать перед королевой. – Пусть войдет, – кивнула Мария. – Может быть, он объяснит нам, что случилось… Крики на улице усилили ее волнение, а вид влетевшего в покои барона де Бассомпьера преобразовал волнение в невольный ужас. – Король! – закричала она. – Что с ним? Что приключилось? Говорите же быстрее, государь де Бассомпьер, я вам повелеваю! – Мадам… – Вы меня убиваете, Бассомпьер! Не тяните! Именем только святого, говорите, где повелитель? Что с ним? Герцог набрал в грудь покрупнее воздуха: – Король умер… – Как… – пораженная, Мария спустилась на бархатные подушечки. – Да, мадам, короля более нет с нами… – Боже святой! – воскликнула она. – Как это – нет с нами? Что за абсурд вы несете? – Он убит… Только что… Кинжалом… Прямо в грудь… – Убит? Но кем? За что? – Пока непонятно, мадам. – О боже… ныне все кончено… Что же сейчас со всеми нами будет… – Мадам, – произнес Франсуа де Бассомпьер, пораженный унынием королевы, – ваше огромное и благое сердце… Мы все… Вы постоянно можете… И я, и остальные военные… Они находятся в соседней комнате… Мы ожидаем ваших приказаний. – Король погиб! Король погиб! – продолжала шептать Мария. Придворные встревоженно молчали, и только барон де Люинь осмелился ослабить усилие. – Короли не погибают во Франции, – шумно произнес он и показал королеве дофина, которого привел с собой. – Вот он, активный повелитель, мадам! * * * Отвлечемся сейчас от нашего повествования и порассуждаем мало о числах. Предчувствуя быстрый конец, повелитель заявлял, что погибель четырнадцатого числа типо предсказал ему астроном. Как бы то ни было, это количество сопровождало его всю жизнь. Генрих iv популярен как Генрих де Бурбон( henri de bourbon) и Генрих Наваррский( henri de navarre). Во французском написании любое из данных имен состоит из 14-ти букв. Он родился в ночь на 14 декабря в 1553 году – сумма 4 цифр года( 1+5+5+3) одинакова 14-ти. В 1554 году( первый год жизни Генриха) с истока эры Христа прошло четырнадцать веков( 1400), четырнадцать десятковлет( 1400+140=1540) и четырнадцать лет( 1540+14=1554). Его супругу звали Мария Медичи( marie demedicis), имя которой во французском написании втомжедухе состояло из 14-ти букв. А его первая супруга, жемчужина де Валуа, родилась 14 мая 1553 года, сумма цифр которого одинакова 14-ти. И вконцеконцов, день 14 мая стал для Генриха фатальным. На коронацию Марии он согласился после долгих колебаний. Беседуя с недалёкими ему придворными, он не раз заявлял о отвратительных предчувствиях и об угрозы, которая, можетбыть, угрожает ему во время коронации. " Он провозгласил церемонию на 13 мая и отдалприказ изготовить заезд новейшей королевы в Париж к 16 мая, то имеется после дня рождения бывшей королевы. Здесь проявилось присущее Генриху эмоция такта, а втомжедухе некоторый фатализм, а может быть, и то и иное " 67. Утром четырнадцатого числа Генрих молился подольше обыденного. После обеда он на краткое время внезапно стал чрезвычайно весел и заявил: – Не мешало бы подышать воздухом. Подать мне экипаж! Карета Генриха свернула на узкую улочку Ферронри( по-французски rue de la ferronne? E), " имевшую в заглавии 14+4 буквы, приэтом бесполезные 4 буквы приходились на поводы " de 1а ", какие времяотвремени спускались в названиях улиц. […] По неким показаниям, 14 мая 1554 года был издан приказ о расширении rue de la ferronne? E, но он так и остался на бумаге " 68. Похоже, отправляясь в арсенал, Генрих решил проверить судьбу. В итоге приключилось то, что и следовало ожидать… Убийца завоевал собственной цели лишь благодаря узости улицы. Если бы ему довелось войти еще некотороеколичество шагов, то сопровождавшая короля окружение сумела бы воспрепятствовать атаке, как это случалось ранее. Правление Генриха iv сопровождалось многочисленными заговорами. Например, 27 декабря 1595 года к нему подбежал парень и попробовал стукнуть кинжалом в грудь. Генрих в этот момент наклонился, чтоб приподнять с колен 1-го из придворных. Это спасло ему жизнь, а покушавшегося, некоего Жана Шателя, действовавшего при подстрекательстве иезуитов, поймали гвардейцы. После этого, кстати, иезуиты были изгнаны из Франции, но быстро. В 1603 году Генрих позволил им возвратиться и даже брал себе духовника-иезуита. Однако на сей раз все, по-видимому, было предопределено… * * * На допросе убийцу короля так и не сумели вынудить заговорить. Все, что получилось выяснить, – его имя: Франсуа Равальяк… Как позже оказалось, этот человек был школьным учителем из Ангулема и некотороеколичество раз неудачно пробовал вступить в католический строгий орден. Якобы было видение, после которого он счел, что его задача – уверить короля направить всех гугенотов в католицизм. Как понятно, Генрих iv сам был гугенотом, но, чтоб заполучить французскую корону, перешел в католичество. О том, что насильственное воззвание гугенотов в другую веру никоимобразом не вступало в его планы, свидетельствует Нантский эдикт 1598 года, окончивший верующие борьбы. Согласно этому акту католицизм объявлялся во Франции главенствующей религией, но гугеноты получили свободу вероисповедания и могли вольно новости богомолье практически во всех городках королевства( Париж в их количество не вступал). Вероятно, Франсуа Равальяка не устраивала таковая благонадежность, и он решил уничтожить " недостойного " короля, " терпевшего в государстве две религии и желавшего сражаться с отцом ". При этом он был убежден, что делает богоугодное дело. Как писал позже преданный советчик и министр денег Генриха iv барон де Сюлли, " натура одарила сударя всеми подарками, лишь не отдала благоприятной погибели " 69. Простые французы, спросив о погибели собственного правителя, были ошеломлены. Торговцы позакрывали свои лавки, почтивсе рыдали прямо на улицах. Полтора месяца гроб с забальзамированным телом Генриха iv стоял в Лувре. В этом нет ничто необычного – почтивсе желали попрощаться с владыкой, и его существовавшие подданные добирались в Париж пешком или на лошадях из самых отдаленных провинций. Похороны состоялись в королевской усыпальнице аббатства Сен-Дени только 1 июля. В день похорон целый Париж рассыпал на улицы. Толпа была так велика, что началась толкотня, – любой хотел пролезть вперед и посмотреть на печальный кортеж. Присутствующих в храме растрогал поступок молодого дофина. Мальчик погрузился на колени и поцеловал пол у гроба собственного отца. Пол был грязен от множества ног, но Людовика это нисколько не смутило. Придворные женщины в темных одеяниях рыдали. Мария Медичи, одетая в темно-фиолетовый вельвет, произнесла собственным детям: – Молитесь совместно со мной. Здесь лежит наше счастье и известность Франции. Попросим же Бога, чтоб наши веры не погибли совместно с ним. Если горе один раз переступило порог замка, оно изредка становится в прихожей… Огромное древо упало, а его побеги еще так слабы… Дети мои, молитесь за вашего августейшего отца… Чуть позднее она практически шепотом, обратилась к дофину: – Видишь, сын мой, эту гигантскую массу? Они все рыдают, поэтому что мы плачем… Но большаячасть из них лишь и грезят, чтоб отложить нас и завладеть корону… Но ты обязан ведать: твоя мама – наилучшая помощь и защита. Поклянись же на могиле отца, что никогда не предашь ее и позволишь ей хлопотать о том, что принадлежит нам по праву! Девятилетний паренек положил руку на могильную плиту и крепко произнес: – Клянусь, мать! * * * Франсуа Равальяк был казнен 27 мая 1610 года на очах у разъяренной толпы. Он не отрицал собственной вины, но даже под пытками не именовал ни 1-го имени, утверждая, что к покушению на жизнь короля его никто не подстрекал, что смертоубийство было совершено им по собственному усмотрению, без чьего-либо наущения или указания. Неужели он не врал? Судьи терялись в догадках. Но в конце концов их мысль вульгарна по обычному пути: Равальяка подстрекал к злодеянию сам бес, узнаваемый неприятель рода человечного. Нашелся и очевидец, некоторый Дюбуа; некое время он ночевал в одной комнате с Равальяком и утверждал, что видел единожды сатану, приходившего к его другу в облике " большого и ужасного пса ". Убийцу четвертовали в центре Парижа, на Гревской площади. В те эпохи с приговоренными к экзекуции не церемонились. " В глаза преступника разрешено кидать все – " грязь и остальные нечистоты без камней и остальных вещей, какие могли бы поранить " 70, – гласил Королевский ордонанс 1347 года. Естественно, различным оскорблениям со стороны толпы подвергся и Равальяк – чтоб довести его до места экзекуции цельным и невредимым, понадобилась боевая держава. Даже стоя на эшафоте, под опасностью отказа в отпущении грехов, он " опять и опять повторял, что действовал в одиночку. Он был искренне уверен, что от данных слов, произнесенных им за минутку до истока безжалостной экзекуции, зависело избавление его души " 71. Равальяка положили на спину и прочно привязали цепями. Затем " ему отрезали руку, терзали калеными щипцами… лили на него оченьгорячий свинец " 72. Наконец руки-ноги Равайяка привязали к четырем мощным лошадям. Палачи подрезали осужденному сухожилия и кнутами принудили лошадок передвигаться в различные стороны. По окончании четвертования парижане стали глумиться над остатками. Окровавленные доли тела таскали по улицам, и это не лишь не было запрещается, но даже поощрялось властями. Затем, когда люд натешился в собственном кровавом остервенении, то, что получилось составить, кинули в костер, а останки развеяли по ветру. Ужасная картина… Что касается родителей убийцы, то их изгнали из Франции, а всем иным его родным было велено поменять фамилию. * * * Сразу скажем, что в 1610 году арбитра Равальяка очевидно не имели особенного желания докапываться до правды, да и Мария Медичи не требовала на проведении многостороннего расследования. Но уже тогда почтивсе стали задавать себе вопрос: а не приложили ли руку к устранению короля те, кому это было вособенности рентабельно? Через некое время внезапно истока дарить сведения некоторая Жаклин д’Экоман, служившая у маркизы де Верней, фаворитки короля. Эта дама утверждала, что она пробовала сказать королю о готовившемся на него покушении. Рассказывая об этом, она уточнила, что, кроме маркизы де Верней, в готовившемся заговоре воспринимал роль авторитетный барон д ’ Эпернон, интриговавший против Генриха iv и мечтавший о ключевой роли в государстве. В доказательство собственных слов Жаклин представила во Дворец правосудия акт, в котором было написано: " Я поступила на службу к маркизе… и увидела, что несчитая короля она воспринимает и остальных лиц, снаружи схожих на французов, но по духу не французов. В 1608 году маркиза стала нередко находиться на проповедях патера Гонтье. Однажды, войдя совместно со мной в храм Сен-Жан-ан-Грев, она направилась к скамье, на которой сидел барон д’Эпернон, села вблизи с ним, и они продолжительно разговаривали на протяжении всей службы " 73. Жаклин стала внимать беседа и скоро поняла, что стиль идет о подготовке убийства короля. Далее она строчит: " Через некотороеколичество дней маркиза де Верней прислала ко мне Равальяка, приехавшего из Маркусси с запиской: " Мадам д’Экоман, отправляю вам этого человека от Этьенна, слуги моего отца; советую Вам его и прошу о нем позаботиться”. Я приняла Равальяка и, не задавая никаких вопросов, накормила его и выслала на ночлег в град, к некоему Ларивьеру, доверенному лицу моей госпожи. Однажды, когда он кушал у нас, я поинтересовалась, что связывает его с маркизой. На мой вопрос он ответил, что его и маркизу связывает сплошное с герцогом д’Эперноном дело. Видя, что человек он знающий, я отлучилась, чтоб доставить бумаги 1-го интересующего меня дела, в котором он посулил мне посодействовать, но, когда возвратилась, его уже и отпечаток простудился. Удивившись его необычному поведению, я решила зайти к ним в доверие, чтоб разузнать покрупнее о том, что они задумывают " 74. Она утверждала втомжедухе, что попробовала рапортовать обо всем этом королю чрез Марию Медичи, но та, как вопреки, уехала из Парижа в замок Фонтенбло. Духовника погибшего короля – отца Коттона, к которому она решила обратиться после этого, втомжедухе не оказалось в Париже, а иной поп, имени которого она не знала, прогнал ее, посоветовав не ввязываться в дела, какие ее не трогают. Вскоре Жаклин д’Экоман внезапно заключили по какому-то очень необычному обвинению и противволи выслали в обитель. В январе 1611 года Жаклин получилось вылезти из монастыря, и она снова предприняла попытку разоблачения заговорщиков. Только сейчас она стала ратифицировать, что они поддерживали ассоциация с людьми испанского короля. Маркизу де Верней попробовали подвергнуть допросу, но Ашилль де Арле, председатель суда, скоро закрыл дело, сказав: – Доказательств очень немало, но избави нас Бог от доказательств такового рода… После этого он отдалприказ снова сдержать Жаклин д’Экоман. Через пятнадцать дней он внезапно подал высказывание об отставке. А еще чрез 4 месяца, 30 июля 1611 года уже его наместник подтвердил справедливость ареста, приговорив лжесвидетельницу к пожизненному заключению в одиночной камере. Таким образом, Жаклин д’Экоман " испытала на себе судьбу почтивсех людей, по неосторожности решивших кинуть вызов мощным решетка этого " 75. Кстати, приблизительно об этом же докладывал в собственных " Мемуарах " и некоторый уроженец Руана Пьер Дюжарден, именовавшийся капитаном Лагардом. Эти " Мемуары " были написаны в Бастилии, куда Дюжарден был брошен в 1616 году( подчеркнем, что избавиться ему получилось только после окончания правления Марии Медичи). Так вот, этот Дюжарден – Лагард узнал о связях заговорщиков, находясь в Италии, откуда представитель испанского короля в Милане граф де Фуэнтес управлял скрытыми интригами, направленными против Франции. Приехав в Париж, капитан Лагард типо смог предотвратить короля о готовившемся покушении, но тот не стал ничто решать. В " Мемуарах " Лагарда держится толпа подробностей: о том, что он видел в Неаполе человека, одетого во все фиолетовое, – типо этот человек заявлял, что, " возвратившись во Францию, уничтожит короля "; Лагарду произнесли, что этого человека зовут Равальяк, что он " служит герцогу д’Эиерноиу и привез сюда письма от него " 76. Более такого, Лагард утверждал, что ему самому предложили поучаствовать в покушении на короля. На эти свидетельства официальные власти втомжедухе не направили нималейшего интереса. Более такого, Людовик xiii празднично поклялся, что не станет создавать новейших расследований по факту погибели собственного отца. Историк Анри Мартен по этому поводу строчит: " Согласно Дюжардену, Неаполь в то время был источником заговоров против Генриха iv, и он был предупрежден об опасностях, какие ему грозили. " Манифесты” д’Экоман и Дюжардена дошли до нас: не исключено, что они оба и делали Генриху iv заявления против барона д’Эпернона; втомжедухе можетбыть, что они примешали сюда Равальяка только для такого, чтоб придать себе значительности. Судьба Дюжардена оказалась наиболее счастливой, чем судьба д’Экоман: он некое время просидел в тюрьме, но Людовик xiii в 1619 году выпустил его на свободу и даже даровал ему пенсию. Возможно, он вправду заинтриговал короля, а может быть, это его победитель де Люинь пользовался обвинениями Дюжардена, чтоб применять их в качестве орудия против д’Эпернона " 77. * * * Не исключено, что Генрих iv и в самом деле пал жертвой " испанского заговора ". В выгоду этого догадки молвят упрямые слухи об убийстве французского короля, ходившие за пределами страны еще до 14 мая. Говорит об этом и то, что в муниципальных архивах Испании чья-то заботливая десница изъяла принципиальные бумаги, относившиеся к периоду от конца апреля и до 1 июля 1610 года. Что французский повелитель пал жертвой заговора, руководимого испанцами, потом утверждали такие осведомленные лица, как барон де Сюлли, свой друг и советчик Генриха iv, а втомжедухе кардинал де Ришельё. Последний, в частности, писал, что за некотороеколичество дней до фатального 14 мая в кулуарах шептались, что повелитель станет заколот ударом кинжала, и " испанцы в Брюсселе передавали это друг другу по секрету " 78. Что же касается разговорчивой Жаклин д’Экоман, то ее в 1611 году, как мы уже произнесли, опять кинули в тюрьму и кинули суду. Однако процесс над ней принял ненужный для властей кругооборот. Слуга некоей Шарлотты дю Тийе, которая была недалека к маркизе де Верней и находилась в придворном штате королевы, показал, что не раз встречал Равальяка у собственной госпожи. Это подтверждало аттестат Жаклин, втомжедухе служившей некое время у Шарлотты дю Тийе, которой ее советовала маркиза де Верней. Судебное последствие тут же прервали, " учитывая амбиция обвиняемых ". У всех складывалось воспоминание, что дело очевидно пытались замять. Председатель суда в конце концов оставил собственный пост, а на его пространство назначили недалёкого человека Марии Медичи. После этого верховный суд вынес родное заключение: с барона д’Эпернона и маркизы де Верней снималось выдвинутое против них обвинение, а вот Жаклин д’Экоман в июле 1611 года была приговорена к пожизненному тюремному заключению. Заметим, что ее продолжали удерживать за сеткой и после падения Марии Медичи – так опасны были сведения " лжесвидетельницы ". Историк Анри Мартен в связи с этим строчит: " Герцог д’Эпернон и мадам де Верней, со собственной стороны, стали ратифицировать, что их оболгали, и потребовали погибели собственной обвинительницы. Процесс продолжался 6 месяцев и кончился оправданием всех, кого винила д’Экоман, ее же саму приговорили к пожизненному заключению. […] Но в головах у почтивсех остались огромные сомнения " 79. Интересно, что приблизительно в это же время некоторый прево( королевский бюрократ, владевший судебной властью) из Питивье, верный прислуга маркизы де Верней, был арестован за то, что заявлял об убийстве короля, когда оно еще не было совершено. Но во время суда его не получилось расспросить, так как он был отыскан в камере задушенным. * * * Все эти факты смотрятся так удивительно, что непроизвольно напрашивался вывод: Франсуа Равальяк был только инструментом в руках маркизы де Верней и барона д’Эпернона, а можетбыть, и самой Марии Медичи, таккак в окончательном счете " инициатива прекращения судебного разбирательства в отношении подозреваемых исходила конкретно от нее " 80. Кстати, а разве редкостны случаи, когда две соперницы мирятся, основываясь на взаимном желании убить мужчину, который их лжет? Вне каждого сомнения, маркиза де Верней задумывалась о том, что Шарлотта-Маргарита де Монморанси могла взятьвдолг ее пространство( уже заняла – в сердечко короля!) и при благопрятном стечении событий начинать супругой Генриха. Она не забыла ни одной из собственных погубленных надежд. Разделяя с владыкой кровать, она люто ненавидела его. Разве этого мало для вынашивания планов убийства? Свои резоны были и у Марии Медичи. В книжке " Пять веков секретной борьбы " умышленно исследовавший этот вопрос Ефим Черняк строчит: " Почему же Мария Медичи уклонилась от встречи с Жаклин д’Экоман? У данной непреклонной и взбалмошной дамы и вособенности у ее победителей – супругов Кончини – были свои предпосылки желать устранения короля. Генрих шибко увлекся молоденькой Шарлоттой Монморанси, ставшей супругой принца Конде. Этот бурный роман вызвал суровые опаски флорентийки. Зная нрав Генриха, она допускала, что он может пойти на развод с ней или приблизить принцессу Конде так, что та получит решающее воздействие при дворе. В случае погибели Генриха Мария Медичи становилась правительницей Франции до совершеннолетия ее сына Людовика xiii, которому тогда было только 9 лет. Фактическая администрация досталась бы супругам Кончини, какие имели огромное воздействие на Марию Медичи( так оно и вышло потом, желая барон д’Эпернон в первые дни после погибели Генриха iv втомжедухе жаждал прибрать к собственным рукам бразды правления) " 81. У него же читаем: " Показания д’Экоман были опубликованы при правлении Марии Медичи, когда она боролась с бунтом больших вельмож и желала направить против них всенародный ярость. Характерно, что эти сведения не компрометировали королеву-мать. Мемуары Лагарда были написаны после падения Марии Медичи и очевидно имели целью запятнать королеву и ее союзника барона д’Эпернона. Таким образом, оба эти свидетельства имеютвсешансы вдохновлять популярные недоверия " 82. А вот мировоззрение историка Андре Кастело: " Кто же стоял за спиной убийцы? Кто невидимой рукою направил его длинную волосатую руку с кинжалом в брюхо Генриха iv? На сей счет у историков и биографов нет одного представления. Подозрение, естественно, в первую очередность падает на Марию Медичи, которой чрезвычайно хотелось побыстрее короноваться, чтоб начинать регентшей при молодым сыне Людовике и сберечь для него престол. По понятию французского историка и писателя Филиппа Эрланжера, основным лицом в заговоре против короля был его приближенный, барон д’Эпернон, впрошлом победитель Генриха iii, который так и не сумел извинить Генриху iv, этому беарнцу, такого, что слепая судьба избрала его. Бурбона, чтоб править Францией совместно с Валуа. Интересно отметить, что убийца короля Равальяк был родом из Ангулема, где барон был губернатором почтивсе годы. Герцог д’Эпернон, естественно, знал Равальяка и даже когда-то высылал его к собственной любовнице в Париже Шарлотте дю Тийе с секретным посланием. Приложила к кровавой экзекуции, разумеется, свою нежную ручку и маркиза де Верней, эта скупая до власти фаворитка короля, которая из-за заслуги личных честолюбивых целей в движение 10 лет плела нити заговора против былого любовника, который изгнал ее из замка. Все это происходило ежели и без прямого роли Марии Медичи, то при ее молчаливом гармонии; она преследовала свою свещенную мишень – начинать регентшей при сыне, чтоб до его совершеннолетия в движение нескольких лет воспользоваться безграничной властью и восторгаться ею. Как бы там ни было, но два удара кинжалом, нанесенные Равальяком, разрешили все трудности, с которыми сталкивались заговорщики. ныне всем во замке заправляла " испанская партия” во голове с Марией Медичи, которой все же получилось выполнить свою давнишнюю мечту – начинать регентшей, то имеется временной королевой. Д’Эпернон с ее приближенным Кончини становились могущественными временщиками. Что касается Генриетты де Верней, то опальную фаворитку Мария почему-то возвращала во дворец. Две доэтого непримиримые соперницы, которых примирила ранняя погибель короля, стали внезапно неразлучными подружками, что само по себе не может не активизировать определенных подозрений. И еще один ошеломительный, элементарно неслыханный факт, говорящий в выгоду интриг испанского короля Филиппа iii. Посол Испании в Париже сейчас получил преимущество воспринимать роль в заседаниях Государственного совета Франции, проводимых под председательством регентши – Марии Медичи " 83. * * * Вполне можетбыть, что Мария Медичи элементарно не в мощах была перенести такого, что стала посмешищем всей Европы, и желала брать реванш, став регентшей. Таким образом, две вышеназванные дамы с большущий для себя пользой могли соединить свою злость. В данной связи очень велеречивым смотрится тот факт, что после погибели короля маркиза де Верней попросила выяснить у Марии, разрешено ли ей снова показаться в Лувре. Как ни удивительно, Мария, которую никогда не отпускало эмоция ревности, передала в протест: – Я постоянно буду касаться с почтением ко всем, кто обожал короля, моего супруга. Она может возвратиться ко двору, ей тут постоянно будут рады… Однако Генриетта де Бальзак д’Антраг, маркиза де Верней во замке прожила непродолжительно. В один красивый день она пропала из Лувра, перебравшись в собственный дом в Вернёйе, где водила мрачное наличие и где, забытая всеми, погибла 9 февраля 1633 года. Ей не было и шестидесяти лет… Остается дать должное Франсуа Равальяку, который даже под пыткой не выдал никого из людей, так подло использовавших его фанатизм; он унес свою тайну в могилу. * * * А может быть, и эту версию поддерживают почтивсе историки, Франсуа Равальяк избито был лишен разума. В частности, биограф Генриха iv Андре Кастело строчит: " Он не был вполне сумасшедшим, быстрее он был неустойчивым. Он завоевал физиологического расстройства, которое нередко выражается в патологических галлюцинациях. Когда его спросили, кто он по профессии, он ответил, что " призван усовершенствовать процессы, происходящие при дворе " в4. В самом деле, Равальяк трижды пробовал достигнуть аудиенции у короля, чтоб разъяснить ему: существовать и править государством необходимо совершенно не так. Ярый католик, безуспешно пытавшийся вступить в орден иезуитов и не скрывавший недовольства той терпимостью, которую обнаруживал Генрих к собственным былым единоверцам-гугенотам, Равальяк жаждал оповестить короля от рискованного, как ему казалось, курса, но его, несомненно, и вблизи не подпускали ко замку. По словам Андре Кастело, " итогом его рефлексии стало заключение уничтожить короля, так как ему не получилось побеседовать с ним от имени Бога " 85. Считая себя посланником Божьим, Равальяк элементарно перешел ту рубеж, которая изолирует обычного человека от помешанного. С иной стороны, тот же Андре Кастело констатирует: " Нужно признать, что кинжал Равальяка содействовал реализации всех чаяний вероятных заговорщиков: войско была распущена, контракт с герцогом Савойским расторгнут, де Сюлли снят с должности. Победила про-испанская партия, королева стала регентшей, д’Эпернон и Кончини на какое-то время стали владельцами в королевстве. […] Франция оказалась вывернута наизнанку, как перчатка " 86. В всяком случае( и в этом следует возвращать себе доклад), несчастный Равальяк, может, и считавший себя благородным инструментом Провидения, на самом деле был только ничтожной игрушкой в руках гадких махинаторов. Это тем наиболее правильно, что никто еще не отменял и таковой обыкновенный правды, что людьми проще править, влияя на их пороки и беспомощности, чем взывая к их добродетели. Глава Х Регентство Марии Медичи Все поладили в том, что регентство королевы – наиболее справедливое лекарство спасения грядущего короля и королевства87. Кардинал де Ришелье После убийства Генриха iv на трон под именованием Людовик xiii вступил его старший сын Луи. Однако мальчику чуть исполнилось 9, а почему фактической правительницей обязана была начинать его мама, Мария Медичи. По французским законам одной коронации, которой так добивалась Мария, для дизайна регентства было мало – требовалось соответствующее заключение парламента( не представительного органа, а судебной палаты, надзирающей за соблюдением законодательства), но тридцатипятилетнюю вдову это не волновало, таккак в палате огромным воздействием воспользовался ее приверженец, пятидесятишестилетний барон д’Эпернон. Полное имя этого человека – Жан-Луи де Ногаре, сеньор де Ла Валетт и де Шомон барон д’Эпернон. Как бы там ни было, в день, когда проходило особое совещание, приуроченноек " ее вопросу ", Мария с самого утра не находила себе места. Наконец, поближе к обеду, барон возник во замке. По его довольному лицу она поняла, что все прошло конкретно так, как ей и хотелось. Герцог прочитал последующий акт: " В связи с тем, что повелитель погиб в итоге ожесточенного и бесчеловечного покушения на свою священную особу стало нужным для страны, чтоб управление в нем исполнялось королевой, его вдовой, вплоть до заслуги совершеннолетия ее сына, преемника королевства. […] Мать новейшего короля провозглашается регентшей Франции, и она станет управлять всеми делами королевства вплоть до вхождения ее сына-короля в соответствующий возраст, имея для этого все прерогативы, всю полноту власти и ответственности " 88. Темпераментная флорентийка готова была расцеловать д’Эпернона, но впору сдержала собственный порыв – придворные могли растолковать его неверно. Единственное, что она позволила себе, – счастливую улыбку. ныне ее могущество было официально доказано и зафиксировано законодательно. Она достигла вершины власти, и перед ней раскрывались большие способности. Отныне она единоличная правительница Франции, и так станет, покуда ее сын не добьется совершеннолетия! Как ни удивительно, надежда управления таковой большой государством не страшилища самоуверенную даму. Ее мертвый муж времяотвремени посвящал ее в свои( читай – муниципальные) дела, и она не раз присутствовала на заседаниях Государственного совета. Положа руку на сердечко, она недостаточно что понимала из такого, что там говорилось, но сочла, что скоро получит подходящий эксперимент. Правда, мысль о том, что эксперимент традиционно приобретается ценой ошибок, а в управлении государством ошибки иногда оплачиваются кровью, ей не приходила в голову. Французский драматург Пьер Декурсель, родившийся чрез два с половиной века после описываемых событий, заявлял, что администрация – это плащ, который постоянно очень широкий на посторонних плечах и очень тесен на собственных личных. Более такого, администрация – это крупная обуза, и нет ничто опаснее власти в неумелых руках. Очень быстро Мария понимает это, а пока… А покуда она внезапно нашла, что Францией правит не лишь она. А точнее – совершенно не она. С одной стороны, существовал умышленно устроенный Регентский комитет, состоявший из баронов д’Эпернона, де Гиза и де Майенна, а эти люди не торопились дать ей в руки бразды правления. С иной, она всееще чувствовала сильнейшее влияние со стороны жадной пары – Кончино Кончини и его супруги Леоноры Галигаи. После погибели Генриха iv Кончино Кончини смог позаимствовать у Марии вымышленную сумму – 8 миллионов экю( эти средства годами собирал в казну барон де Сюлли, в правление Генриха занимавший пост сюринтенданта – министра денег). Кончини немедленно прикупил себе Анкрский маркизат в Пикардии. Затем, став маркизом д’Анкром, он достигнул назначения суперинтендантом( правящим) королевского дома, губернатором нескольких городов и, вконцеконцов, получил сословие маршала Франции, желая в собственной жизни и шпаги-то в руках не держал! Осознав родное " достоинство ", победитель, тем не наименее, стал страшиться за свою жизнь: сейчас он никогда не уходил из замка один – всюду его сопровождала окружение из обнищавших дворян, которым он выплачивал жалование в размере тыщи ливров89 в год; собственных телохранителей он высокомерно именовал " продажными олухами ". Мудрый де Сюлли впал в немилость и был снят со всех должностей. Трудно заявить, чье это было заключение – Марии Медичи, которой не нравились его заносчивость и смелость, или ее " советников ". ныне деньгами стали править три человека, желая, как указывает эксперимент, три головы не постоянно лучше, чем одна. Высокий пост поделили Пьер де Жаннен, Шарль де Шатонёф и Франсуа-Огюст де Ту. В руководство втомжедухе вошли Николя Брюлар де Сийери и Николя де Вильруа. Вне каждого сомнения, это были люди, очень опытные в политике, и Мария чрезвычайно быстро поняла, что администрация все наиболее ускользает из ее рук – желая бы поэтому, что она закончила воспринимать, что кругом проистекает. Лувр постоянно был средоточием интриг, и ориентироваться, кто кому приходился ином, а кто – противником, было вправду тяжело. По словам барона де Кастри, " Вильруа, Сийери и Жаннен водили себя так разумно, что разрешено было поразмыслить, какбудто они являются владельцами ситуации " 90. Но, увы, они заблуждались. Герцог Савойский гнул свою линию: он внезапно решил овладевать Женевой. Гугеноты на юге, возглавляемые герцогом Буйонским, все громче заявляли о себе. Герцоги д’Эпернон и де Гиз плели козни в Париже. Принца де Конде переполняли амбиции.( Вы еще не забыли о том, что он в родное время был преемником?) Принц стал заклятым противником регентши. При каждом комфортном случае он осуждал ее руководство и чуть ли не в открытую намекал на вероятность низвержения не лишь самой Марии, но и молодого короля Людовика xiii. Для этого он собирался огласить брак Марии Медичи с сейчас уже покойным Генрихом iv недействительным, а ее сына – преступным. Ссора произошла при последующих обстоятельствах. Однажды принц де Конде вызвал на поединок некоего аристократа. Мария, спросив об этом, запретила дуэль. Тем не наименее принц подговорил собственных слуг и те избили его обидчика. Королева-мать поручила парламенту выяснить это дело, и принц де Конде был вызван в суд. – Не могу поверить, – произнесла Мария принцу, – чтоб таковой благородный человек, как вы, мог отдать собственным людям настолько неприятное задание. – Мадам, – нахально ответил ей де Конде, – как я незабываю, при покойном короле с принцами крови обходились куда почтительнее. – Это истина, но при нем и принцы водили себя подругому, – поджала губки Мария. – Если вы имеете в виду этого фанфарона, то я поступил с ним так, как он такого заслуживает. – Говоря так, мсье, вы излишний раз доказываете родное бесстыдство. – Как, мадам? Вы называете принца крови бесстыдным человеком!.. На последующий день принц подчеркнуто уехал из Парижа; за ним последовали барон де Лонгвилль, барон Вандомский и еще некотороеколичество представителей знати, объявив, что сейчас они с орудием в руках будут " защищать публичное добро ". * * * И все же Мария, как могла, пробовала править. В собственных " Мемуарах " кардинал де Ришельё написал: " Чтобы втайне заправлять принципиальные дела, ей было полностью довольно узкого кружка самых недалёких людей, составлявших Тайный комитет, но и великий комитет был нужен, таккак все сановники хотели туда зайти, и всех их необходимо было приласкать, не исключая никого, кто мог бы посодействовать или насолить " 91. Влиятельные люди неодинраз пробовали учить новоиспеченную регентшу. Общий значение был таков: в каком бы возрасте ни находился повелитель, пусть даже в младенческом, управление государством обязано быть лишь и лишь от его имени. Но Мария приняла последующее заключение: все бумаги расписывались от имени короля, но с припиской: " С согласия королевы-матери ". При функциональном содействии д’Эпернона парижский парламент, а вдогон за ним и парламенты провинций, городка и общины Франции принесли присягу справедливости молодому королю и подчинились королеве-матери. Разумеется, это повысило ставки барона при дворе. Как строчит кардинал де Ришельё, " герцогд’Эпернон, вошедший в большущий почет, глядел королеве в рот " 92. Кончино Кончини( маршал и маркиз д’Анкр) и его жена, к которым Мария все так же благоволила, не уставали заверять, что будут управляться только интересами короны. Казалось, что и с принцем де Конде удастся договориться: основным образом, поэтому, что по возвращении в Париж( таккак как-то он обязан возвратиться!) принц мог бы удостовериться, что поменять поставленный распорядок навряд ли можетбыть. Считается, что регентство Марии Медичи прошло за время собственного существования 4 шага. В частности, их выделяет в собственных " Мемуарах " кардинал де Ришельё: " Первый: какое-то время сохранялось достоинство, оставшееся от правления Генриха Великого, и королеве служили те же наиболее министры, не выступавшие беспрепятственно друг против друга. Этот период продолжался до тех пор, покуда не впал в немилость и не отошел от дел барон де Сюлли. Второй: еще сохранялась некоторая иллюзия силы при уже заметном ослаблении власти. Союз канцлера, президента Жаннена и Вильруа при лишней расточительности президента Жаннена – человека хорошего, но не способного противиться необоснованно завышенным запросам – привел к тому, что вельможи, удерживаемые непомерным возмездием, некое время водили себя покорно, но только до тех пор, покуда не оскудела казна. Третий: целый непорядок и переполох при дворе, фактор которых кроется в раскрытом противостоянии министров, в разрыве союза меж канцлером и Вильруа. Этого не приключилось бы, будь канцлер и его брат наименее неосторожны и тщеславны, и не захоти они понравиться маршалу д’Анкру и благоволить его необузданным страстям, почтивсем из которых они доэтого противостояли и могли бы возобновлять это делать, когда бы раздоры меж ними не ослабили их. Верх одержали придворные, Вильруа пал, канцлер на время выжил, подпав под воздействие тех, кто доэтого сопротивлялся примирению с его любителями. После женитьбы короля, по возвращении из странствия, предпринятого с данной целью, после такого, как одни вознеслись, а остальные были ниспровергнуты, любой из них был разжалован и удален, и повинно в том не столько всевластие маршала д’Анкра и его супруги, насколько их личное недобросовестное поведение. Четвертый: правление маршала и его супруги, часто собственным могуществом ниспровергавших добрые советы, получаемые владыкой " 93. Это время было зафиксировано обилием событий, о которых вы спрашиваете ниже. * * * Вступив в права регентства, Мария приказала ослабить налоговое угнетение. Но это было не единым благим действием. Она повелела приостановить активность 14-ти особых судов, казавшихся ей напрасными. По ее постановлению на четверть была уменьшена стоимость на суть. Кроме такого, она распорядилась продлить строй работы, предпринятые ее покойным супругом, и истока облагораживание Венсенского замка, где во эпохи религиозных войн некое время был заключен Генрих iv. Пятнадцатого июля принц де Конде возвратился в Париж в сопровождении большой свиты, и Марии довелось, следуя совету министров, великодушно наделить всех, чтобы захватить симпатии и снабдить стране мир. Кардинал де Ришельё по этому поводу строчит: " Многие сочли, что умнее было бы выразить сдержанность, что ужас еще надежнее любви, да к тому же благотворения забываются быстрее, чем наказания. Впрочем, комитет удерживать в неких вариантах, похожих с регентством, очень неуемные умы при поддержке золотых цепей втомжедухе не плох, истина, при этом разрешено и утратить достигнутое " 94. Его крайнее намерение сбылось: распри меж дворянами еще наиболее усилились, ибо благотворения, получаемые от Медичи, быстрее разожгли, чем утолили их аппетиты. Если первый год регентства еще сберег отпечатки величия, присущего правлению Генриха iv, то позже все вульгарно прахом, и раздоры сыграли в этом не заключительную роль. Все тот же кардинал де Ришельё охарактеризовал обстановку так: " Если уж собирались совместно три министра, то только для такого, чтоб договориться, как половчее прогнать 4-ого " 95. В схожих критериях управление хотькакой государством зайдет в тупик, и Франция не стала исключением. Знать желала об одном: заполучить покрупнее независимости, коей они лишились в годы правления Генриха. И во голове этого движения встал беспокойный принц де Конде. * * * Как мы уже разговаривали, деньгами страны стали править три человека: Пьер де Жаннен, Шарль де Шатонёф и Франсуа-Огюст де Ту. Относительно крайнего разрешено заявить, что он в данной тройке очевидно претендовал на главенство. Как строчит в собственных " Мемуарах " кардинал де Ришельё, " чтоб достигнуть удаления де Ту, министры уверяли королеву в том, что от его жестокости пострадают почтивсе, что, кроме его нрава, толкавшего его обходиться неучтиво с теми, кто больше его, он вел себя так, чтоб обладать преимущество быть очень невежливым и с ней, что он так же вел себя и с покойным владыкой, который вытерпел его в силу собственной необычайной доброты " 96. Возможно, Мария вняла наущениям, и решила не определять де Ту на обязанность головы парламента( для него эта обязанность была ожидаемой и желаемой). В протест он отошел от гос жизни и вплоть до собственной погибели, последовавшей 7 мая 1617 года, практически безвыездно жил в собственном замке. Избавившись от сурового врага, в 1614 году Пьер де Жаннен стал суперинтендантом денег, и все вопросы казны решались лишь с его ведома. * * * 1612-й год ознаменовался тем, что Мария решила прощупать вероятность браков меж французским и испанским королевскими домами. Она поставила этот вопрос на дискуссия и получила такое обилие понятий, что сначала даже растерялась. Большинство считало альянс с Испанией нужным, но много было и тех, кто выступал против, и выступал категорично. Выслушав все доводы, королева решила делать по личному разумению. Для истока она направила посланцев разузнать о настроениях папы, британского короля( в то время там правил Яков i) и остальных союзников Франции. Заручившись их косвенной помощью, она заключила двойной брачный договор: договорилась о браке собственного сына Людовика xiii с инфантой Анной, дочерью испанского короля Филиппа iii из династии Габсбургов, а втомжедухе собственной старшей дочери Елизаветы с сыном Филиппа iii( грядущим владыкой Филиппом iv). Возвестить об этом она собиралась 25 марта. Но принц де Конде и граф Суассонский97 в тот день подчеркнуто удалились, не пожелав находиться на церемонии. Кардинал де Ришельё в собственных " Мемуарах " по этому поводу строчит: " Согласие на брачные союзы обозначало замен знатными посольствами: барон де Пастран прибыл во Францию, барон дю Мэн отправился в Испанию, договоры были празднично подписаны и скреплены обеими гранями; чтоб удовлетворить Франции, повелитель Испании отдалприказ отмечать в Испании праздник большого святого, имя которого носил наш повелитель " 9в. Граф Суассонский отправился в Бланди, постановив быть там некотороеколичество дней, но заболел краснухой, от которой скончался на одиннадцатый день. Произошло это 1 ноября 1612 года. После погибели глава Кончино Кончини, желавший увеличить свои позиции, решил создатьусловия помощью принца де Конде и сдвинуться с ним и его любителями. С данной целью он замыслил " прокрутить " некотороеколичество браков, но его интрига до конца не удалась. * * * Внезапная кончина глава Суассонского принесла принцу де Конде определенную выгоду. ныне его администрация не могла быть оспорена или поделена, таккак, как ни крути, граф был его соперником. Кардинал де Ришельё строчит: " Для Франции эта погибель была быстрее благом, таккак сейчас и требования принца, казалось, обязаны были бы начинать умереннее, но эксперимент показал обратное – он счел, что, оставшись один, может требовать на большее " 99. Будучи человеком хитрым и осмотрительным, принц не сходу нашел свои аппетиты, а стал ждать комфортного варианта, совсем верно рассчитывая на трусость и взаимную вражда министров. Кончино Кончини и его супруга готовы были помочь принца де Конде, но этим лишь навредили себе, ибо министры доложили Марии об их намерениях. Однако флорентийцы, у которых всюду имелись шпионы, смогли избежать бешенства, ибо, предупрежденные заблаговременно, успели выдумать лживое разъяснение переговорам с принцем. Как зрим, " подковерная " сражение не прекращалась ни на минутку. Даже кардинал де Ришельё, Большой знаток каждого рода козней, не удержался и написал по этому поводу: " Времена были так злосчастными, что такие люди были самыми ловкими и самыми изобретательными по доли интриг, а козни их были таковы, что министры были наиболее обеспокоены тем, как укрепить личное состояние, чем тем, что нужно государству " 100. Но, неглядя ни на что, вдовствующая королева, как реальная дама, успевала поразмыслить обо всем. Вернее, обо всем, что ей было любопытно и ясно. Например, об украшении Парижа. Она, в частности, заполучила дом барона Франсуа Люксембургского в предместье Сен-Жермен и некотороеколичество соседних садов и домов, чтоб разбить парк и заложить новейший красивый дворец. По ее указу были посажены фруктовые деревья, а еще, чтоб снабдить парк водой, она велела вести водоток от источников Ронжи, что в 4 льё от Парижа. Появлялись в ее голове и остальные идеи. Например, королеве пожелать сделать внутренне судоходство так, чтоб из Средиземного моря разрешено было угодить в Атлантический океан. Идея, естественно, увлекательная, но, как говорится, всему родное время. Во Франции тогда имелось оченьмного еще наиболее суровых заморочек, и этот проект так и не был реализован. * * * Так прошло еще двенадцать месяцев и наступил 1614 год. Мария вступила в 5-ый год собственного регентства. Щедрые подарки придворным в значимой ступени утолили их корыстолюбие, но не совершенно – людям такового рода постоянно недостаточно, но муниципальная казна была пуста, и на новейшие подарки Марии не хватало средств. К тому же ее свита желало не о деньгах и драгоценностях, а о власти. Безусловно, удручало и то, что юный повелитель, иногда проявлявший необычное упорство, оказался человеком слабохарактерным. Но " наихудшим, – как отмечает в собственных “Мемуарах” кардинал де Ришельё, – было то, что пропала испуг выразить пренебрежение к священному величию монарха " 101. Придворных тревожило одно: как бы подороже продаться, " и это уже не было некоторым дивом; таккак ежели разрешено, применяя все правдивые методы, сберечь застенчивость и открытость меж обыкновенными людьми, то как изготовить это среди разгула пороков, когда перед испорченностью и алчностью раскрыты двери, когда самым высочайшим почтением используют те, кто продавал свою преданность по самой высочайшей стоимости? " 102. Жесткие слова и во многом правосудные, но, как ни удивительно, исходят они от человека, который обожал произносить: " Дайте мне только 6 строк, написанных рукою самого правдивого человека, и я отыщу, за что его разрешено повесить " 103. Говорил и такое: " Купить преданность, раздавая направо-налево должности и средства, – хорошее лекарство снабдить себе покой " 104. Но что же Мария? До совершеннолетия Людовика оставалось совершенно мало, и она истока тревожиться. Важно, но, что в это трудное время она не допустила раскрытой борьбы меж разными партиями. Чтобы закрепить свои позиции, Мария опять решила базироваться на барона д’Эпернона. Кроме такого, она отдала веру герцогу де Гизу на то, что он встанет во голове армии. Безусловно, это не понравилось Кончино Кончини, который не горел любовью к этим хозяевам. Маркиз д’Анкр( Кончино Кончини) все еще вынашивал планы сдвинуться с принцем де Конде, но тот, можетбыть из осторожности, не предлагал флорентийцу взять роль в собственных планах. Уставшая от интриг, Мария уже стала раздумывать, а не отказаться ли ей от регентства, но нашлись люди, сказавшие ей, что этого делать не стоит, так как в случае отказа от регенства она подвергнет угрозы собственного сына, Людовика xiii. Противники Марии старательно распространяли грязные слухи. Так, она выяснила, что в Бретани, где было немало приверженцев Конде, на каждом углу молвят о том, что регентша желает окормить короля, чтобы заполучить всю полноту власти. Понятно, что это была наговор, но вспомним Пушкина: Бессмысленная чернь Изменчива, мятежна, суеверна. Легко порожней вере послушна. Мгновенному предложению покорна. Для правды глуха и равнодушна, А сказками кормится она105. Это писалось о иной стране и о ином правителе, но чернь вправду кормится сказками, а сказки порождают возмущение, способное вырасти в явный бунт. И преимущество же, нужно дать должное Марии Медичи: как бы ни хулили ее современники( и, добавим, историки), в годы собственного регентства она проявила смелость, полагая собственной ключевой целью служение королю и Франции. А в Государственном совете в это время наблюдался очевидный раскол: одни считали, что нужно вконцеконцов приструнить приверженцев принца де Конде( кардинал де Жуайёз, Пьер де Жаннен и Николя де Вильруа требовали на том, что для усмирения амбиций довольно 1-го гвардейского полочка), остальные же были убеждены, что все вопросы нужно улаживать методом переговоров. Двадцать главного февраля 1614 года Марии Медичи передали манифест от принца де Конде, в котором говорилось, что растущее возмущение, на границы восстания, – это итог беззаконной наивности королевы-матери и ее правительства. В протест последовало предписание пойти на компромисс, подкрепленное обязательствами и обильными субсидиями. При бедности казны Мария распорядилась, чтоб принцу де Конде выделили 450 тыщ ливров серебром, а герцогу де Лонгвиллю – 100 тыщ ливров. Кроме такого, принц получил Амбуаз( он желал начинать губернатором этого городка навсюжизнь, но ему дали Амбуаз только во временное управление). Третьего августа в Париже скончался принц де Конти, он же Франсуа де Бурбон, брат покойного глава Суассонского. После собственного племянника, принца де Конде, он был вторым принцем крови, поэтому, одной проблемой для Марии стало меньше. А чрез некотороеколичество дней в Париж прибыл сам принц де Конде, чтоб сопровождать Людовика xiii в парламент, где такого обязаны были объявитиь совершеннолетним в связи с достижением 13-ти лет. Второго октября 1614 года, чрез недельку после дня рождения короля, парижский парламент признал Людовика xiii совершеннолетним. На официальной церемонии, в которой воспринимали роль двор и бессчетные высочайшие краски, молодой Людовик заявил: – Господа, я пришел в собственный парламент, чтоб заявить вам: по закону моего страны я беру правление в свои руки. Я надеюсь на милость Божью и обещаю, что буду править со ужасом Божьим и по верности. Затем он повернулся к мамы и добавил: – Я желаю, чтоб вы были в Совете после меня. Мария чуток не задохнулась от возмущения. Этот мальчик отодвигал ее и оставлял ей пространство " после себя "! Отодвигал ее! Представительницу большого рода Медичи! Да еще вчера это ничтожное вещество забавлялось тем, что ловило бабочек и отрывало у них крылья! Справившись со своими эмоциями, она решила, что, быстрее только, некто подговорил его заявить конкретно так… Но кто? С этим предстояло немедленно ориентироваться. * * * 1614 год запомнился втомжедухе тем, что оппозиция с орудием в руках потребовала созыва Генеральных штатов106, крайний раз заседавших в 1593 году. Генеральные штаты собрались 27 октября 1614 года, но ничто не отдали вследствии склок меж депутатами третьего сословия и высшей знати, и поэтому Медичи распорядилась пресечь дебаты. И тогда с места внезапно поднялся юный епископ Люсонский. Начав с перечисления требований духовенства, он нежданно поменял тон и взялся в чрезвычайно льстивых выражениях хвалить награды королевы-матери. – В интересах страны, – заключил он, – я упрашиваю вас всех сберечь регентство! Это был Арман Жан дю Плесси( грядущий кардинал де Ришельё, которого мы уже некотороеколичество раз цитировали); в числе иных он жаждал к власти и страстно хотел взятьвдолг пространство победителя. Этот человек родился 5 сентября 1585 года в семье Франсуа дю Плесси, аристократа из Пуату, и Сюзанны де ля Порт, дочери преуспевающего деятеля парижского парламента. Оскар Егер в собственной " Всемирной летописи " строчит о нем так: " Отец его принадлежал к любителям Генриха iii и поначалу готовил собственного сына к военной карьере. Но юный человек выбрал духовное поприще, открывавшее наиболее широкую манеж для его блестящих дарований. В 20 два года он был уже епископом " 107. В 1604 году Арман Жан дю Плесси стал епископом Люсонским; в Риме он был представлен отцу Павлу v. В Париже юный епископ получил ступень бакалавра теологии и написал маленькую книжку с претенциозным заглавием " Воспитание христианина ". ныне он был готов делать карьеру при дворе и ожидал лишь комфортного варианта, чтоб направить на себя интерес. Конечно, он мог бы начинать примерным епископом, но его амбиции распространялись еще просторнее. Шанс вырваться из тихой периферии дю Плесси дало смертоубийство Генриха iv. Когда Мария Медичи официально вступила в права регентши, Арман Жан дю Плесси объявился в Париже. Он прочел некотороеколичество проповедей, но они не изготовили особенного эффекта, – в те эпохи почтивсе обладали художеством риторики. Наедине с собой епископ, можетбыть, задумывался о том, что его время еще не пришло – желая авторитетный барон де Сюлли и выслан в отставку, остальные министры все так же крепко сидят в собственных креслах. Он возвратился в Люсон и оттуда стал смотреть за развитием событий в столице. Но это было не пассивное надзор – при каждом комфортном случае епископ, пытаясь заслужить размещение высокопоставленных лиц, предлагал им содействие и раболепно убеждал в собственной лояльности. В конце 1613 года Арман Жан дю Плесси опять приехал в Париж и свел знакомство с Кончино Кончини, маршалом Франции, маркизом д’Анкром, управляющим Перонны, Руа и Мондидье и генерал-лейтенантом Пикардии. Несложно додуматься, что настолько быстрое возвышенность флорентийца очень не нравилось французской знати. Но епскоп повел себя иначе: он кропотливо маскировал пренебрежение, которое чувствовал к этому выскочке. " Монсеньор, – писал он Кончино Кончини, – так как я постоянно чту тех, кому обещал работать верой и истиной, так и вам я подкрепляю свою верность; и я быстрее выкажу настоящую верность вам в наиважнейших вариантах, чем продемонстрирую ее в иное время " 108. * * * Рассмотрим еще раз ситуацию, сформировавшуюся к 1614 году во Франции. Некоторые историки считают, что Мария Медичи была способной правительницей и пыталась, как можетбыть, возобновлять политику собственного погибшего супруга. Подобная точка зрения очень спорна. На самом деле королева-регентша, никогда не изменявшая католичеству, была сторонницей союза с Испанией. Герцог де Сюлли, один из ближайших советчиков Генриха, не делил ее взоры, и конкретно благодарячему впал в немилость. Как уже говорилось, в 1611 году его заменили шестидесятишестилетний Николя Брюлар де Сийери( канцлер), шестидесятивосьмилетний Николя де Вильруа( муниципальный секретарь) и семидесятилетний Пьер де Жаннен( интендант денег); крайнего, так как он занимал пост президента дижонского парламента, все звали " президент Жаннен ". Несмотря на собственный возраст, эти люди не владели достаточным авторитетом для поддержания распорядка посреди высшей французской знати. В итоге за отставкой Максимильена де Сюлли последовало повальное " понижение серьезного контроля ", и на " подходящих людей " посыпался поток беспрецедентных подарков. Известно, кпримеру, что меж 1610 и 1614 годами Мария Медичи истратила практически 10 миллионов ливров на разные подкупы. Деятельность Кончино Кончини и Леоноры Галигаи еще более осложняла ситуацию в стране, и это привело к волне восстаний со стороны французской знати. Многие полагались на то, что избавить страну от конечного развала имеютвсешансы лишь Генеральные штаты. Принц де Конде продолжал расшатывать и без такого слабую конструкцию французской монархии. Он возражал против только, в том числе и против намерения Марии Медичи женить собственного сына Людовика xiii на испанской инфанте. Чтобы избежать раскрытого бунта( а такие опасности имели пространство), 15 мая 1614 года руководство было вынуждено поставитьподпись с принцем договор в Сент-Менегу. Брак с инфантой откладывался, зато в Париже обязаны были приступить свою работу Генеральные штаты. Впоследствии, уже став кардиналом Ришельё, Арман Жан дю Плесси писал: " Времена были так злосчастными, что люди были самыми ловкими и самыми изобретательными по доли интриг, а козни их были таковы, что министры были наиболее обеспокоены тем, как укрепить личное состояние, чем тем, что нужно государству " 109. * * * Контроль над выборами в Генеральные штаты имел решающее смысл для хранения регентства. Королевские послания, отправленные губернаторам в начале июня, требовали скорого созыва съездов 3-х сословий( духовенства, дворянства и так именуемого податного народонаселения) провинций. Предполагалось, что депутаты будут избраны из числа самых правдивых и разумных людей, искренне заинтересованных в благоденствии Франции. Одним из таковых депутатов стал епископ Люсонский – 24 августа 1614 года он был избран от духовенства периферии Пуату. После официального провозглашения совершеннолетия Людовика xiii депутаты Генеральных штатов начали приходить в Париж. Во " Всемирной летописи " Оскара Егера читаем: " Повсюду господствовало брожение и возмущение. Парижский институт и парламент выражали открытую оппозицию отцу и иезуитским доктринам. Впрочем, дело не доходило еще до внедрения орудия. Правительство заключило в Сент-Менегу договор с головами оппозиции и созвало собрание сословных чинов, на который появились 140 представителей от духовенства, 132 от дворянства и 192 от третьего сословия. Это собрание состоялось в Париже, в октябре 1614 года. Оно было крайним в летописи старенькой Франции, вплоть до фатального собрания 1789 года, положившего правило новейшей эры. Необходимость реформ и благоприятная для этого ситуация были явны " 110. Приехавших в Париж депутатов( 464 человека) расположили в монастыре августинцев, расположенном на левом сберегаю Сены, около Нового моста. Торжественное изобретение Генеральных штатов состоялось 26 октября 1614 года. Депутаты всех сословий( заседавших раздельно) понимали надобность выработки единственной и поочередной программы реформ. Арман Жан дю Плесси собственно участвовал в переговорах с представителями остальных групп. В частности, депутатам третьего сословия он внеспредложение доставить присягу " делать во имя славы Господа, служения королю и поддержке людям ". Епископ втомжедухе стал посредником в спорах меж знатью и третьим сословием по поводу прекращения выплат ежегодной пошлины. Много споров вызывала статья, требовавшая объявить, что повелитель Франции является единым властителем в собственной стране, и никакая иная администрация не может обладать силы в его королевстве. На самом деле, это был суровый вызов церковной власти, и формулировка статьи вызвала яростное противодействие представителей духовенства. Заседания Генеральных штатов планировалось прикрыть 23 февраля 1615 года. Этот день и стал шансом честолюбивого епископа. В собственном выступлении он направил интерес на финансовое положение королевского двора. – Необходимо, – произнес он, – убавить численность лишних подарков и налоговых освобождений. Необходимо повысить материальное и нравственное состояние духовенства. Французская Церковь оказалась лишена плюсы и престижа, ограблена и опорочена. Это затруднило ее цель, и было утеряно немало душ, за какие королю будетнеобходимо удерживать протест перед Господом. Есть 4 метода поправить состояние: первое – он мог бы отдать духовенству долю в управлении королевством. Подтверждение этому было в летописи: в прошедшем все народы, и язычники и христиане, отдавали духовенству ведомую роль в делах страны. Давшие клятва безбрачия и поэтому вольные от мирских интересов священнослужители совершенно подходят для данной роли. Второе – Церковь обязана быть освобождена от налогов, ибо ее единый благородный вклад в дела страны – мольба. Третье – она обязана быть защищена от посягательств мирских судей и остальных чиновников. Гугеноты, какие прибегают к давлению, обязаны сердито караться. И крайнее – ежели повелитель станет черпать воодушевление лишь в Евангелии, станет известно Царство интеллекта. Справедливость снова восторжествует, зло станет наказано, а благо вознаграждено, беллетристика и художество будут преуспевать, деньги страны пополнятся, а вероисповедание снова одолжит подходящее ей место111. Затем епископ повернулся к Марии Медичи и с пафосом сказал: – Счастлив повелитель, кому Господь дал мама, преисполненную любви к нему, старания к его государству и эксперимента по ведению дел. Вы добились многого, мадам, но не обязаны на этом становиться. После этого он попросил Марию вслушаться к просьбам добавить титул " Мать королевства " к замечательному имени Мать короля. Если в начале речи дю Плесси в зале стоял мощный гул, то к концу он существенно ослабел – епископ не лишь смог завладеть повальным интересом, но и заслужил дружные аплодисменты. В ответной речи Людовик xiii поблагодарил депутатов за их стремления и обещал направить наиболее пристальное интерес на поднятые вопросы. Большая дробь депутатов третьего сословия желала дожидаться конкретных решений, но им было приказано ворачиваться домой. Правительство объяснило, что подготовка законопроектов одолжит немало времени. Не произносить же " черни ", что Генеральные штаты созывались не для такого, чтоб вести реформы, а только для провала планов принца де Конде и согласия политики Марии Медичи. Позже Арман Жан дю Плесси написал: " Эти Генеральные Штаты кончились, как и начались. Собрались они под благообразными поводами, без какого-нибудь намерения вытянуть выгоду для короля и народа, служба их оказалась бесплодной, вся эта ассамблея имела следствием только затруднение периферии податью, которую следовало выплачивать ее депутатам, а втомжедухе показала всем, что мало ведать заболевание, ежели отсутствует свобода вылечить от нее " 112. * * * После закрытия Генеральных штатов юный епископ Люсонский( ему было 30 лет), отлично зная, какое неотразимое воспоминание произвела его стиль на тщеславную королеву, начал всеми методами пробиваться ко двору. Прежде только он отыскал человека, представившего его Леоноре Галигаи, о могуществе которой был отлично осведомлен. Познакомившись, он начал бегать за ней и даже, как убеждают некие, стал ее любовником. Впрочем, это, быстрее, вымысел, ибо схожая энергичность могла закончиться для епископа не самым наилучшим образом. Тем порой Мария Медичи приказала поймать мятежного принца де Конде и закончить его в тюрьму. Произошло это так. Ничего не подозревавшего принца де Конде пригласили на совещание Государственного совета. Мария, уже обо всем договорившаяся с Кончини и Галигаи, приметно нервничала с самого утра. – Где же он, этот ваш беспроигрышный человек, которого вы мне советовали? Что-то он не торопится… – Он станет с минутки на минутку, мадам. – А он и воистину довольно амбициозен и смел? Не отступится в крайний момент? – Можете нам поверить, Ваше Величество, он и смел, и амбициозен. Даже сверх каждой меры. И он сделает все так, как мы ему велели, в лучшем облике. – А как его имя, напомните еще раз… – Понс де Лозьер, маркиз де Темин. – Ну и где же он, этот ваш маркиз де Темин? Наконец человек, которого все так ожидали, возник. Он был уже немолод, но держался твердо и сходу приглянулся королеве. – Я ожидала вас с нетерпением, – произнесла она. – Заседание быстро раскроется. При вас имеется дерзкие и достоверные люди, государь де Темин? – Конечно, мадам, я брал с собой 2-ух собственных сыновей. Смелее и надежнее людей не находить во всем королевстве. Мария гордо протянула ему руку для поцелуя, а позже удалилась. Детали намеченного ее не интересовали, а за итог отвечали Кончино Кончини и Леонора Галигаи. Вскоре со двора раздался шум и звучные клики: – Да здравствует государь принц! Да здравствует Генрих де Конде! Леонора Галигаи подошла к окну и злобно процедила через зубы: – Он ведет себя, какбудто уже повелитель Франции. Ну, ничто, пусть потешит родное самолюбие, осталось недолго… Мария, находясь в собственном кабинете, также услышала клики и произнесла собственным сыновьям Людовику и Гастону: – Молитесь Богу, чтоб Он посодействовал нам. С нынешнего дня разрешено станет править тихо. Через час принц де Конде станет в Бастилии. – Может быть, то, что вы затеваете… – нерешительно начал Людовик, но тут же осекся под гневным взором мамы. – Господин де Люинь произнес мне, что личность принца крови неприкосновенна. Но, раз так нужно, раз вы этого желаете, что ж, я также этого хочу… – Ваш де Люинь, мой ценный сын, дьявол знает что произносит. Не забывайте, принц – ваш неприятель, и у него много приверженцев, какие лишь и грезят, чтоб отнять вас короны. – После признания Людовика совершеннолетним Мария обращалась к сыну только на " вы ". – Возможно, вы и правы, – пожав плечами, пробормотал Людовик. – Я уже практически выучился обладать шпагой! – воскликнул восьмилетний Гастон. – Когда я вырасту, сделайте меня маршалом, и я буду ответствовать за сохранность в королевстве! Уж тогда наши враги и носа не посмеют высунуть из собственных нор! – Но… надеюсь, его все-же не убьют… – пробормотал Людовик, имея в виду принца. – Перестаньте, никто никого не собирается кончать! – возмущенно повысила глас Мария. – Просто мы обязаны нейтрализовать собственных противников. Иначе они нейтрализуют нас. Или вы этого и добиваетесь, несносный мальчик? А принц де Конде уже шел по галереям Лувра к залу, где обязано было проскочить совещание Государственного совета. Когда он увидел маркиза де Темина, двинувшегося к нему наперерез, он ничто не подозревал. Ну, недостаточно ли что желает этот человек… Но когда с иной стороны к нему направились два плечистых сына маркиза, принц смутился. Сообразив вконцеконцов, что проистекает что-то ряда вон выходящее, он попробовал проявить противодействие, но его поймали за руки и отобрали шпагу. Попавший в ловушку принц де Конде был выведен из замка и препровожден в заблаговременно подготовленную камеру в Бастилии. К обеду маркиз де Темин возвратился в Лувр и доложил о исполнении порученного ему поручения. Впервые за крайнее время Мария ощутила себя по-настоящему счастливой. В порыве эмоций она обнимала Гастона и Леонору, и всем было ясно, что она опять полна радужных надежд. Близкие к ней придворные приветствовали ее, какбудто она лишь что одержала победу из побед. Да она и смотрелась как реальная победительница. Повернувшись к Людовику, Мария произнесла: – Вот, сын мой, посмотрите! Перед вами смелый государь де Темин! Он лишь что выручил нас от грозившей нам угрозы! Не хотите ли вы чего-нибудь изготовить для него в символ благодарности? Он, кпримеру, еще не маршал Франции… – Приветствую вас, государь маршал, – сонно ответил повелитель. – Через час я подпишу соответствующий приказ. * * * Новость об аресте принца де Конде распостранилась по Парижу одномоментно. В собственных " Мемуарах " Арман Жан дю Плесси строчит: " Сразу после ареста государя принца крупная масса дворян появилась в Лувр, пытаясь встретиться на глаза Их Величествам и свидетельствовать им свою преданность. Кто-то поступал искренне, некто – исходя из совсем других целей, но не было ни 1-го человека, кто не одобрил бы поступка Ее Величества. Многие убеждали, что завидуют счастливой доле государя де Темина, коему пришлось взять роль в осуществлении этого плана; но на самом деле двор был так развращен, что тяжело было отыскать кого-либо, вправду готового избавить правительство собственной верностью и мужеством " 113. Сторонники арестованного принца поторопились убраться из Парижа, и в стране появилась угроза восстановления гражданской борьбы. Глава xi Людовик xiii и Анна Австрийская Корона Франции была достаточной компенсацией за то, что довелось вылезти замуж за юношу, которого она никогда ранее не видела, и, как сходу же обнаружилось, за то, что он оказался совершенно не таковым, как она ожидала114. Эвелин Энтони Почти все дни Мария проводила в сообществе собственного победителя Кончино Кончини, а молодой Людовик xiii жил в собственных апартаментах один. Мать приходила к нему лишь потом, чтоб отругать, а то и вырубить за какую-нибудь провинность. Нередко случалось и так, что она приказывала изготовить это кому-то из придворных дам. – Королей нужно взращивать в строгости. Более такого, их следует наказывать еще наиболее сердито, чем обычных людей, – обожала повторять она. Как заявляет беллетрист xvii века Жедеон Таллеман де Рео, за все годы регентства Мария ни разу не обняла собственного сына. Понятно, что он возненавидел ее. Только один человек обнаруживал интерес и даже нежность к заброшенному ребенку – шестидесятилетняя жемчужина Валуа, первая супруга покойного короля Генриха iv, популярная вам королева Марго. Нельзя заявить, чтоб она так уж содействовала хорошей известности королевской семьи, но в различие от флорентийки королева Марго постоянно водила себя без лжи. Кроме такого, у нее не было других отвратительных советников, несчитая личных влечений, зато они сохранились в совершенной мерке. Людовик был одним из немногих, кого она по-настоящему обожала. жемчужина нередко заглядывала к нему, дарила подарки, говорила басни и… нежно улыбалась. Когда она собиралась ретироваться, Людовик становился печальным и умолял ее побыстрее придти снова. Марго в такие минутки казалось, что ее сердечко вот-вот разорвется от жалости, и она осыпала маленького короля поцелуями. Но всему на свете прибывает конец. Двадцать седьмого марта 1615 года жемчужина Валуа погибла от воспаления легких, завещав все родное положение Людовику, к которому она относилась как к сыну. Людовик воспринял ее погибель как собственную трагедию. Он отлично разумел, что растерял единого в мире человека, который относился к нему с искренними эмоциями. Он проплакал некотороеколичество дней, отказываясь даже от еды и игр. Чтобы приободрить молодого короля, придворные женщины решили напомнить ему о свадьбе с испанской инфантой. Но схожая надежда опечалила Людовика еще более. – Я ее совершенно не знаю, – произнес он со вздохом. – А меж тем у меня нет выбора. Будет ли она уродлива или прекрасна, я все одинаково обязан буду вместить ее в свою кровать, обнимать и любить, как положено, до конца жизни… * * * Да, все конкретно так и обстояло. В августе 1612 года его мама, Мария Медичи, и испанский повелитель Филипп iii из династии Габсбургов подписали брачный договор, соединявший Людовика с Анной Австрийской, которой было тогда только одиннадцать лет. Юный повелитель задумывался об данной неизвестной ему девочке без каждого интереса. Чтобы утешиться в собственном несчастье после погибели Марго, он тесновато сошелся с человеком, который полезно умел улавливать ласточек. Звали этого человека Шарль д’Альбер, барон де Люинь( вы уже встречали это имя на страницах нашего повествования). Раньше он был пажом Генриха iv, а сейчас его приставили к Людовику. В собственных " Мемуарах " кардинал де Ришельё ведает о нем последующее: " Его отец – капитан Люинь – был сыном мэтра Гийома Сегюра, каноника кафедрального храма в Марселе. Он прозывался Люинем по наименованию дома, принадлежавшего этому канонику и размещенного меж Эксом и Марселем, на сберегаю реки Люинь. Он брал себе имя Альбер по мамы, горничной каноника. Все родное скудное актив его отец [то имеется отец барона де Люиня. – Примеч. ред. ] оставил его старшему брату, ему же досталось мало средств. Он пошел в бойцы и стал стрелком в отряде охраны при дворе, зарекомендовал себя небольшим неробкого десятка, дрался на дуэли в Венсеннском бору, что принесло ему популярность, со порой получил губернаторское пространство в Пон-Сент-Эспри, где женился на девушке из дома Сен-Поле, владевшего землями в Морна. Они заполучили там домик президента д’Ардайона, из Эксан-Прованса, которого именовали втомжедухе государем де Монмирайем, – поместье Брант, очень скромное, расположенное на горе, где разбили виноградник, а втомжедухе полуостров Кадене, практически затопленный Роной. […] Все их актив и их финансы оценивались примерно в 1200 ливров ренты […]. От этого брака на свет возникли три сына и 4 дочери: старшего звали Люинь, другого – Кадене, третьего – Брант. Старший был пажом глава дю Люда, а потом остался при нем и следовал за ним некое время с 2-мя своими братьями. Они отличались ловкостью, преуспевали в забаве в мяч […]. Господин де Ла Варенн, который их знал, таккак дом Люда находился в Анжу, его близкий периферии, а он сам был губернатором главногогорода, брал их на службу еще при покойном короле, положив старшему брату 400 экю содержания, на какие они жили втроем. Позже это содержание возросло до 1200 экю. Их узкий альянс вызывал повальное почтение; повелитель определил их на службу к дофину, и тот проникся к ним доверием за старательность и способность, с которой они дрессировали птиц. Король рос, росло и его размещение к старшему из братьев, тот становился уже фигурой при дворе " 115. Увлекшись дрессировкой птиц, Людовик и совсем закончил увлекаться приготовлениями к свадьбе. Однако 7 октября 1615 года ему довелось усесться в карету и двинуть в Бордо навстречу " супруге ". Анна Австрийская оказалась на уникальность хорошей. Она была высочайшего роста, с эластичной, но уже отлично сформировавшейся фигурой. У нее была ослепительно белоснежная шкура без мельчайших отпечатков веснушек, какие традиционно омрачают женщин аналогичного типа, глаза пронзительно-голубого цвета, изящные пальцы, усыпанные бриллиантами, и классические черты лица, окаймленного сверкающими ярко-рыжими волосами. Когда Анна приехала во Францию, двор, где постоянно было много красавиц, признал, что молодая испанка быстро превзойдет их всех. Двадцать 5-ого ноября молодожены( любому из них было по четырнадцать лет) получили благословение и в тот же день официально стали супругом и супругой. Роль королевы Франции привела молодую Анну в восхищение. Она даже готова была влюбиться Людовика. Но ей довелось бы изготовить над собой усилие… Мрачный темноглазый парень, аналогично, избегал ее сообщества. Когда бы они ни встречались, он постоянно приводил с собой барона де Люиня, а Анне успели нашептать, что она обязана ненавидеть его, таккак тот был невысокого происхождения. Напомним, что Шарль де Люинь, родившийся в 1578 году, сначало был пажом короля Генриха iv. А кто таковой паж? – только только прислуга, хоть и свой. В Испании такового рода людям не позволили бы находиться в недалёких отношениях с управляющим. А де Люинь был всюду, и скоро Анна поняла, что во Франции бал верховодят фавориты. Ей довелось смириться; скоро она научилась быть любезной с неприятным ей герцогом, а втомжедухе с не наименее мерзким Кончино Кончини, который был тенью Марии Медичи. Но… королева-мать родилась во Флоренции, и Анне не казалось странным, что она предпочитает сообщество собственного соотечественника. И все же молодая испанка никоимобразом не могла взятьвтолк, отчего таковая могущественная дама повинуется воле собственного победителя. У себя в Испании она слышала, что преимущество монарха содержится в том, чтоб давать милости, ежели у него имеется к тому желание. Придворные же обязаны эти милости уважительно воспринимать и, что важно, вполне отзываться исполнению воли правителя. Во каждом случае, конкретно так на ее отчизне глядели на королевскую администрация, и Анна была углубленно проникнута таковым ее осознанием. Впрочем, ее сомнение не имело особенного смысла. Перед ней стояла совершенно иная задачка – породить преемника престола и восторгаться жизнью во Франции, которая была куда радостнее, чем в Мадриде. Действительно, венец Франции была достаточной компенсацией за то, что ей довелось вылезти замуж за юношу, который оказался совершенно не таковым, как она ждала. * * * Церемония венчания кончилось в 5 часов. После этого усталые молодожены направились в опочивальню, но – любой в свою. Однако Мария требовала, что Людовик обязательно обязан сделать собственный супружеский долг. Посреди ночи она пробудила его и тоном, не допускающим возражений, произнесла: – Сын мой, ритуал венчания узаконил ваш брак. ныне вы обязаны тронуться к королеве. Она ожидает вас. – Хорошо, но я схожу совместно с вами, ежели вам так угодно, – ответил Людовик. Ничтоже сумняшеся Мария зашагала спереди него. Юная Анна Австрийская совсем не ожидала их прихода. Она уже спала и была чрезвычайно напугана, увидев перед собой две черные фигуры со свечками в руках. – Дочь моя, – произнесла Мария, – я привела к вам короля, вашего жена. Прошу вас, примите его и любите, как обязано любить собственного законного супруга. Ведь 1-го церковного благословения мало, чтоб начинать супругом и супругой. Вы же меня осознаете, брак не держится одними только молитвами священника… Анна покраснела, позже сжалась в комок, но не покориться не отважилась. – Ваше Величество, – обидно прошептала она, – все ваши замечания проникнуты материнской любовью, и я пойму на себя дерзость обосновать вам, что повелитель вправду мне муж. Людовик лег вблизи с ней, и Мария принялась и продолжительно занудно разъяснять " сущность впроса ". Слушая ее, Анна готова была разрыдаться, а Людовик был белее простыни. У Жюльетты Бенцони читаем: " Что же произнесла толстая флорентийка двум робким детям? Какой совет… или веление она дерзко отдала им? Ей были неизвестны нежность, стыдливость и тактичность, ее поведение постоянно граничило с грубостью и вульгарностью, и желая на этот раз – можетбыть, впервыйраз в жизни – Мария Медичи управлялась благими намерениями, итогом ее усилий стала выросшая меж владыкой и королевой Франции стенка недопонимания. Скорее только, Мария, не затрудняя себя избранием слов, именовала вещи своими именами и в нескольких фразах разъяснила, что требуется изготовить. Часа чрез два повелитель возвратился в свою опочивальню и объявил Эроару, что он часик вздремнул и два раза сделал " это” со собственной супругой. Лекарь усомнился и попросил короля раздеться, чтоб оглядеть его. Как оказалось, Людовик xiii по последней мерке пробовал отнять супругу девственности. В свою очередность кормилицы, остававшиеся в спальне новобрачных, заверили, что повелитель дважды подтвердил свои замужние права " 116. Тем не наименее на последующее утро повелитель и королева не могли без смущения посмотреть друг на друга. Они даже не говорили меж собой. Жюльетта Бенцони строчит: " На вторую ночь Людовик не заикнулся о том, что желает пойти к супруге. Физическая близость с дамой вызвала в нем антипатия, повседневности брака показались ему грязными и полными унижения. Он, наверняка, был чрезвычайно неудобным, и юной королеве довелось выдержать страшное проверка, ежели вообщем предположить, что Людовику получилось отнять ее девственности. Ведь простыни-то никто не осматривал! Ясно одно: Анна не влюбилась в собственного жена после первой брачной ночи. Совершенно разумеется, что оба так и не сумели забыть плохой финал этого праздничного дня. Понадобилось чрезвычайно немало времени, чтоб противные воспоминания стерлись из памяти… цельных 4 года " 117. Возвращаясь к эпизоду с медиком Эроаром, добавим, что он написал цельный доклад о произошедшем – пожалуй, самый-самый умопомрачительный из всех " мед " отчетов. Вот он: " Отдав крайние постановления, королева и все, кто был в спальне, оставили молодоженов, чтоб отдать им вероятность сделать то, что им предписано делать после церемонии бракосочетания. И повелитель это осуществил дважды, как он признался сам и что подтвердили кормилицы. Потом повелитель заснул и проспал в кровати королевы возле часа. Проснувшись, он позвал свою кормилицу, та одела на него теплые туфли и ночную рубаху и проводила до двери спальни, за которой его ждали бога де Сувре, Беренгьен и остальные, чтоб жить его в спальню. Там он, попросив попить, выразил огромное удовлетворение по поводу собственного брака, лег в кровать и прочно проспал всю ночь. Молодая королева, в свою очередность, встала с брачной кровати после такого, как повелитель удалился, вошла в свою небольшую спальню и легла в свою постель " 118. * * * Через два года после бракосочетания Анна Австрийская полностью созрела физиологически, но, находясь замужем уже достаточно продолжительно, так и не изведала, что такое настоящее касание мужчины. Людовик возникал у нее в спальне раз или два. Об этом знали все во дврце, и испанскому послу было над чем напрячься. Что же касается дам из свиты Анны, то они лишь и разговаривали о том, отчего повелитель пренебрегает собственный супружеский долг. Шел уже 1617 год, а Людовик, всюду появлявшийся в сопровождении барона де Люиня, продолжал обнаруживать к собственной супруге вызывающее безразличие. Конечно, обговаривали это и Мария со собственным победителем, Кончино Кончини, которого сейчас все именовали маршалом д’Анкром, но, сознаться, без каждого поклонения. Какое уж тут поклонение, когда маршал д’Анкр, чей дом находился вблизи с Лувром, отдалприказ сконструировать древесный мост над оврагом, чтоб проще было добираться до замка и… оставался там до утра. Парижане назвали этот мост " мостом любви ". Самые дерзкие из придворных позволяли себе достаточно опасные шутки в пребывании королевы-матери. Однажды, когда она попросила женщину из собственной свиты вручить ей вуаль, один граф не удержался и воскликнул: – Корабль, важный на якоре, не нуждается в парусе. Чтобы было ясно: этот каламбур основан на забаве слов: якорь по-французски станет ancre, а парус voile. Таким образом, фразу разрешено растолковать и так: " Связанная с д’Анкром, не нуждается в вуали ". А вот Франсуа де Бассомпьер( после погибели Генриха iv он заполучил размещение Медичи, сделавшей его начальником швейцарских наемных войск) пошел еще далее. – Поверьте мне, – заявил он когда-то вечером, – все дамы – потаскухи. – Даже я? – спросила Мария. – О, мадам, – ответил он, величаво поклонившись, – вы королева!.. Глава xii Возвышение Армана Жана дю Плесси Мария была привязана к вернейшим собственным слугам, и епископ Люсонский длительное время был ее любимцем119. Франсуа Блюш При дворе юного Людовика xiii на епископа Люсонского вконцеконцов направили интерес. Его бесспорные дарования изготовили воспоминание на королеву-мать, которая и после заслуги сыном совершеннолетия всееще оставалась у власти. По выбору Марии дю Плесси был назначен духовником Анны Австрийской. Ему втомжедухе получилось достигнуть расположения победителя королевы-матери Кончино Кончини. В ноябре 1615 года он получил обязанность чиновника, ведающего раздачей милостыни при дворе Анны, супруги Людовика. По словам историка Энтони Леви, " жалование сочиняло только триста ливров, но повинности были необременительными, а хозяйка обязанность снабжала ее собственнику довольно надежное состояние при дворе " 120. Забегая вперед, скажем, что в 1617 году дю Плесси продаст эту обязанность за 60 тыщ ливров наличными. Как зрим, сначала этот человек не играл заметной роли в камарилье, но уже в мае 1616 года он был назначен муниципальным советником, а 25 ноября такого же года Мария Медичи назначила его министром( муниципальным секретарем), серьезным за знание иностранных и боевых дел. " Это принесло ему 17 ООО ливров, к ним следует прибавить 2000 ливров, какие он получал как член Королевского совета, и особый пенсион в 6000 ливров, выплачиваемый владыкой " 121. Первый год дю Плесси во власти совпал с истоком борьбы меж Испанией, которой тогда критерии династия Габсбургов, и Венецией, с которой Франция состояла в боевом объединении. Эта битва угрожала Франции новеньким витком религиозных распрей, ибо Венеция в то время конфликтовала с Ватиканом, отрицая абсолютную администрация папы Римского. Как венецианцы, так и испанцы посчитали предназначение дю Плесси победой испанцев и папы, таккак в их представлении епископ крепко ассоциировался с прокатолическим крылом, желая сам дю Плесси пытался выказывать объективное известие как к католикам, так и к гугенотам. Как министр, он должен был беречь интересы Франции на севере Италии, но – при сохранении решетка. С данной целью( сберечь мир) дю Плесси предлагал французское посредство в разрешении конфликтов, но и венецианцы, и савойцы отказались от схожих услуг, не веря в силу и стабильность администрации Кончино Кончини. В итоге его активность сводилась только к заверениям соседних стран в том, что " политика французских властей постоянно станет сохраниться раскрытой ". Важно сориентировать, что в 1616 году еще не было очевидных размолвок меж молодым владыкой и его мамой, но вот вражда Людовика xiii к Кончино Кончини становилась все наиболее и наиболее очевидной. Биограф грядущего кардинала де Ришельё Энтони Леви строчит: " С какой-никакой бы силой дю Плесси ни жаждал к признанию, имуществу и способности использовать свои дарования на практике, он посвящал себя укреплению de facto и de jure власти законного монарха, чьи собственные недочеты, по-видимому, он уже отлично видел. В связи с этим он совсем продуманно отыскивает сообщества Клода Барбена, генерального контролера денег, который уверил его не отказываться от Люсонского прихода после назначения министром в 1616 году, что, в свою очередность, шибко хотел Кончини, таккак эта отставка сделала бы дю Плесси в высшей ступени зависимым от него самого " 122. Правда, маршал д’Анкр не особенно жаждал ввязываться в политические решения, принимаемые Марией Медичи. Его интересы, основным образом, " содержались в деньгах и власти, а не в управлении, и огромную дробь первой пятидесятипроцентов 1617 года он провел в Нормандии " 123. Арман Жан дю Плесси, избегавший раскрытых нападок на Кончино Кончини, тем не наименее имел достаточную свободу действий, желая его " Мемуары " свидетельствуют о том, что он находил неизменные замены настроений итальянца утомительными. Он, в частности, писал: " Досадно обладать дело с тем, кто стремится чуять только речи подлиз, как и с тем, кому невозможно работать, не вря, и кто предпочитает, чтоб его гладили по шерстке, ежели разговаривали правду… В эру правления победителей у хотькакого, кто поднимается так приподнято, обязательно закружится башка, и он пожелает превратить слугу в роба, а муниципального советчика в заложника личных влечений; попробует владеть, как собственным, не лишь сердцем, но и честью подвластного. Итак, таккак месть кует родное орудие из такого, что располагаться под рукою, маршал попыталсяубедить королеву в том, что я нахожусь в скрытом соглашении с принцами. […] Продолжая схожим образом атаковать на меня, он не заканчивал попыток применять меня и Барбена для такого, чтобы выпрашивать для себя Суассон, который вот-вот обязан был гортань. Мы чинили ему препятствия из опаски, что он чрез королеву насоветует королю сражаться, чтобы обогатиться на ссорах и ссорах. Чтобы отнять нас способности предотвратить Их Величества, он поспешил переговорить на эту тему с королевой, но государыня сочла его просьбу нескромной и отказала ему, так отчитав его в нашем пребывании, что он не сумел даже утаить, до какой-никакой ступени уязвлен. Однако, не совладав со собственным лицом, не удержавшись от упреков, он был оскорблен не столько самим отрицанием, насколько обстоятельствами, в которых это приключилось, то имеется при свидетелях. Ему было обидно, что некто увидел, что его воздействие на королеву только иллюзия и что он действует дерзостью, не имея ее реального доверия. Доказательством тому служит последовавшая потом сцена: королева в бешенстве удалилась в свои покои, и он последовал за ней, но безотлагательно возник снова и стал убеждать нас, что достигнул желаемого, желая было светло, что он не успел произнести ни слова. Мы ему не поверили и оказались правы, в чем удостоверились позднее, когда королева хозяйка сообщила нам родное недовольство его дерзостью и заверила, что ни за что на свете не согласится на его просьбу. Вместо такого, чтоб создатьусловия нашей помощью, он все наиболее укреплялся в идеи выключить нас от государыни. Единственным нашим прегрешением была имя людей, ревностно служащих королю. Некоторые льстецы представили это таковым образом, что какбудто бы, когда беседа трогал Франции, о маршале стиль и не заходила, а вся известность принадлежала нам, и этим игрались на его слабостях; он случался обескуражен и говорил, что не будет более ввязываться в дела, когда же дела шли отлично, хотел новости их сам " 124. В результате Арман Жан дю Плесси и Клод Барбен решили отступить от дел. Они совместно направились к Марии Медичи и огласили ей о собственном желании. Мария была удивлена и спросила, что их не устраивает. Барбен ответил, что они оба вызывают явное возмущение Кончино Кончини и его супруги Леоноры Галигаи. На это королева ответила, что удовлетворена их службой, а это – основное. Далее Арман-Жан дю Плесси строчит: " Это не помешало ему [Кончини] и далее основывать нам происки, выдумывая для королевы оченьмного извинений, вплоть до такого, что мы – я и Барбен – предаем ее, желаем окормить. Вся эта темная злость, которой было заполнено его сердечко, делала его беспокойным, и потому он то и дело переезжал с места на пространство: из Кана – в Париж и назад. […] Тем не наименее на людях он был с нами настолько любезен и так укрывал свои ощущения, что никому бы и в голову не пришло, как он нас недолюбливал. Однако его показная доброта не сумела одурачить меня, я был предупрежден, что ему практически получилось направить идеи королевы против нас, и принял бесповоротное заключение выйти в отставку. Барбен появился ко мне, умоляя выпросить отставку и для него также, боясь, как он заявлял, что у него не хватит духу вытребовать на собственном в пребывании королевы. […] Я появился в Лувр, заявлял с королевой, выложил ей нашу настойчивую просьбу выйти в отставку. Королева признала, что ее настраивали против нас, и пообешала в движение недели ориентироваться с нашим занятием, а до тех пор умоляла пострадать. Ее обязательство приостановило меня " 125. Глава xiii Рост недовольства деяниями Кончино Кончини Его топорная политика, ставившая целью возобновление монархической власти, ослабленной регентством, его жадность, пренебрежение традиций страны и диковинное высокомерие сделали его неприятным для французов126. Бенедетта Кравери Кончино Кончини не делал ничто, чтоб хоть когда-то утаить свою ассоциация с Марией Медичи. Скорее, напротив, " когда он уходил из спальни Ее Величества в часы, когда она обязана была находиться в кровати, – заявляет в собственных “Мемуарах” Николя Амело де ля Уссэ, – то постоянно делал вид, какбудто застегивает собственный камзол, давая всем взятьвтолк, что лишь что покинул ее " 127. Как это расценить? Как еще один факт, свидетельствующий о его дурном воспитании! Всеобщее возмущение поведением итальянца росте как на дрожжах. В собственных " Мемуарах " Арман-Жан дю Плесси строчит: " В безжалостном преследовании маршалом министров, в применении им тотчас вероломных средств проглядывает апрош, основанная на честолюбии, которое он не мог победить. Королева же, то ли утомившись от его поступков, какие она наиболее не могла оправдывать, то ли опасаясь, что с ним чего-нибудь произойдет, упорно рекомендовала ему ездить в Италию… Но он никоимобразом не мог смириться, заявив кому-то из собственных людей, что хочет выяснить, как приподнято может подняться человек, делая карьеру. […] Так собственным характером и поступками маршал всех настроил против себя. Де Люинь не обожал его не от такого, что тот как-то посодействовал ему начинать ином короля, а от такого, что завидовал его состоянию. Это была нелюбовь, основанная на зависти, – самая ужасная из всех. Каждый из поступков маршала он представлял королю в черном свете, уверял короля, что маршал наделен непомерной властью, противостоит воле Его Величества и участвует в борьбе с принцами лишь для такого, чтоб прибрать к рукам их администрация и уж тогда владеть короной монарха, не наталкиваясь противодействия ни с чьей стороны; что маршал обладает думами королевы-матери, что он втерся в доверие к брату короля; что он обращался к астрологам и колдунам; что Совет подпал под его воздействие и действует лишь в его интересах; что когда у Совета требуют средства на маленькие наслаждения короля, их традиционно не обретают " 128. Герцог де Люинь наговаривал Людовику xiii не лишь на Кончино Кончини, но и на Марию Медичи, вызывая в короле горячность к той власти, которой она обладала и которую могла заполучить. По словам ненавидевшего барона дю Плесси, " для вероломного де Люиня было недостаточно такого, что он поднялся до таковых высот, – он стал биться и с королевой, несмотря на то, что конкретно она заложила базы его карьеры " 129. Плетя свои козни, де Люинь успокаивал Марию, что Людовик полагается ей безмерно и что уговорам выступить против ее воли никогда не поддастся. Но на самом деле молодой повелитель не надеялся мамы. А еще более он недолюбливал Кончино Кончини. * * * Недовольство деяниями Кончино Кончини росло, и он, разумея это, вынашивал планы раз и совсем кончать со своими врагами. Понятно, что бури было не избегать. И вот во время расширенного заседания правительства она вконцеконцов разразилась. Маршал де Бриссак объявил совещание открытым, но враги Кончино Кончини продолжали греметь. Не зная, что предпринять, Людовик потерянно глядел то на мама, то на барона де Люиня. Мария сделала символ Франсуа де Бассомпьеру, начальнику швейцарских наемных войск. Тот удалился из зала и скоро возвратился в сопровождении роты боец, вооруженных алебардами. Это позволило вернуть распорядок, после что королева-мать произнесла: – Господа, я – регентша Франции и владею преимущество на то, чтоб мой глас был услышан. После погибели Генриха, моего добропорядочного супруга, я несу на себе все тяжести, связанные с управлением государством. Вы все понимаете, как это сложно. Повсюду идет гражданская битва, а я обязана хлопотать еще и о сохранности короля и остальных моих деток, ибо, не забывайте, что в всех, даже самых тяжелых обстоятельствах, я остаюсь мамой и никогда не забуду об этом. Многие из тут присутствующих готовы свалить меня в чем угодно. Но я знаю одно – что бы я ни делала, все это делается в интересах Франции. Если я когда и совершаю ошибки, а кто их не делает, мои добрые и верные советчики исправляют меня. Повторюсь, основное для меня – это интересы страны. Франция – большая государство, а те, кто дозволяет себе делать против ее интересов, получат довольно времени поразмыслить о собственном поведении в Бастилии. После данных слов в зале снова поднялся шум, но Марию это не смутило. Ее глаза заблестели, и она продолжила: – Послушайте, вы желаете конфликта? Вам не нравится мир? Вы считаете, что шпаги эффективнее слов? Хорошо! Если некто не желает вслушаться к гласу королевы, он услышит шум пушек! Я не желаю, чтоб мою доброту воспринимали за бессилие! Господа, неужели вы не понимаете, что имеется дамы, какие могут постоять за себя и за собственных деток? Неужели вы забыли о том, как критерии в Англии королева Елизавета Тюдор? Вам угодно, чтоб Мария Медичи критерии так же? Когда лев дремлет, он не опасен, но он знает свою силу, и не нужно его пробуждать! Я также знаю свою силу! На вашу войну я отвечу собственной борьбой! На ваши клики, восхваляющие принца де Конде, раздадутся клики, восхваляющие короля Людовика и Гастона Орлеанского! Если будетнужно, я хозяйка встану во голове армии! Де Бассомпьер, де Бриссак, д’Орнано, все мои верные полководцы, как один, встанут на охрану короны, и тогда ее враги не посмеют приподнять головы! Шум еще более увеличился. Тогда Франсуа де Бассомпьер дал символ маршалу де Бриссаку, чтоб тот объявил совещание законченным. Когда председатель встал и поднял руку, с улицы внезапно донеслись звучные клики: – Смерть Кончини! Смерть Галигаи! – Что там такое проистекает? – Мария обеспокоенно повернула голову к окну. Через минутку ей доложили: – Мадам, это люд поджег апартаменты маршала д’Анкра и государя Корбинелли, его секретаря. – Боже! Какое горе! – воскликнула Леонора Галигаи, стоявшая вблизи с королевой. – Вы говорите, люд поджег? – злобно зашипела Мария. – Я не верую, что люд Франции, это сделали какие-то ничтожные авантюристы! Господин де Бассомпьер, берите ваших швейцарцев и разгоните их! Глава xiv Устранение Кончино Кончини и Леоноры Галигаи Людовик xiii, вмещенный сумасшедшей готовностью, показался в окне и крикнул: " Спасибо! Большое благодарю вам! С данной минутки я – повелитель! " 130 Бенедетта Кравери п осле выступления Марии на заседании правительства в стране ничто не поменялось. По-прежнему срывались все договоренности, всееще все опасались и ненавидели друг друга… По словам грядущего кардинала Ришельё, " вельможи погрязли в ссорах ", а слабый повелитель объявил собственных вчерашних противников " своими верными слугами и хотел, чтоб они опять воспользовались его милостью " 131. Но основное – оставался Кончино Кончини, как числилось, источник всех заморочек. В " Мемуарах " Ришельё разрешено отыскать такую оценку сложившейся обстановки: " Еще не стихли недовольство и изумление, вызванные арестом государя принца де Конде, как маршал д’Анкр возвратился ко двору. Его возвращение не сулило ни малейшей веры на то, что он станет править хоть мало лучше " 132. Людовик уже не элементарно недолюбливал маршала д’Анкра – он его на дух не переносил. В один из дождливых дней повелитель присутствовал в скверном расположении духа. Он сидел и глядел в окно, как внезапно увидел, что чрез двор идет Кончино Кончини со своими " продажными олухами ". Людовик не сумел задержать вздоха. – Терпеть не могу этого жалкого проходимца, – произнес он, обращаясь к герцогу де Люиню. – В самом деле, Шарль, этот флорентиец распоряжается тут, как у себя дома! Глаза де Люиня недобро блеснули. Он решил, что настало время подлить масла в пламя: – Да, сир, этот человек ведет себя недопустимо… Но вот послушайте, что я вам прочитаю. Это – деяния Франции, и ее создатели ничто не выдумали. чистота Медичи, жена короля Генриха ii, отравила собственного нелюбимого сына Карла ix, чтоб высадить на престол иного сына, любимого, – Генриха iii. чистота была дочерью Лоренцо Медичи из Флоренции. Ваша мама также из Флоренции, и ее победитель – из Флоренции, а у них там принято улаживать свои трудности конкретно так. История, сир, это не лишь рассказ о том, что было, но и предсказание такого, что станет. В этом значении деяния чрезвычайно поучительна. – Что вы желаете этим заявить? – насторожился Людовик. Герцог задумался. – Этот проклятый итальянец довел Францию до такового состояния, что одного королевства более не есть! – с горечью сказал он. – Но, Шарль, мой люд постоянно со мной… – Ваш люд все более отдаляется от вас, Ваше Величество. Знаете, что молвят в народе? Что всем заправляет королева-мать и ее итальянские приспешники! – Но повелитель Франции – это я! Это нереально! – Мне нет нималейшего значения сочинять, сир. Могу поклясться на кресте… – Хорошо, мой преданный друг, а что еще молвят? – Говорят, что над Францией довлеет проклятие Екатерины Медичи. Да, кстати… Королева красавица Баварская в родное время выбрала созидать на французском троне собственного любовника, а не законного сына, дофина Карла vii… – Прекратите! – вскричал Людовик. – красавица Баварская погибла практически двести лет обратно! Времена поменялись, и сейчас никто не посмеет воспрепятствовать законному королю! А на недовольных постоянно отыщется управа! Послушайте, Шарль, у вас имеется на примете преданный человек, который посодействовал бы нам решить эту проблему? – Конечно, сир. У меня имеется таковой человек… – Так позовите его вданныймомент, немедленно! * * * Надежным человеком оказался Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, капитан королевских гвардейцев. На него вправду разрешено было положиться. Де Витри различался сильной цепкой и сообразительностью, но наиболее основное – он умел подчиняться без бесполезных размышлений. Ему недоставало лишь варианта, чтоб выразить себя, и вот вконцеконцов таковой вариант представился: молодой Людовик xiii дал ему веление поймать самого Кончино Кончини, этого безродного выскочку, возомнившего себя всевластным управляющим! Герцог де Люинь вполне поддержал короля. Вдвоем они составили чин: поначалу заключать маршала д’Анкра, а позже осуждать его. Всё – по французским законам, какие итальянец нахально попирал. Арест, решили они, лучше только изготовить в Лувре, ибо лишь там победитель королевы-матери времяотвремени показывался один, без сопровождения собственных сторожей. У Николя де Витри появился только один вопрос: – А ежели он начнет противиться? На это барон де Люинь не колеблясь ответил: – Тогда вам следует уничтожить его. Услышав это, Людовик дрогнул, но оспорить не отважился. Так или подругому, его Безмолвие было воспринято как единодушие. Николя де Витри поклонился и радикально щелкнул каблуками: – Все станет исполнено, сир! Арест был намечен на воскресенье, 24 апреля 1617 года. В этот день Кончино Кончини появился в Лувр, облаченный во все серое. Накануне шел дождик, и было чрезвычайно нечисто. Фаворит шел стремительными шагами, на ходу читая какое-то письмо. Его сопровождали только некотороеколичество человек из его свиты. Капитан де Витри ожидал в заблаговременно намеченном месте. Он был не один – вблизи с ним стояли его смелые гвардейцы. Своего капитана они любили и повиновались ему послушно. Когда Кончино Кончини приблизился, капитан де Витри нежданно получился из тени и произнес, прочно поймав за правую руку: – Именем короля, вы арестованы! – Я? Арестован?! – удивлению победителя не было предела. – Да я… Да вы… Пораженный, маршал " отступил на шаг, чтоб вырвать шпагу, но не успел. Одновременно три пистолетные пули поразили его: одна угодила в лоб, иная в щеку, 3-я в грудь. Он упал прямо в грязь и был тут же затоптан людьми Витри. Друзья Кончино Кончини не сделали даже пробы заступиться за него. Они элементарно сходу обратились в бегство, верно полагая, что было бы обидно вот так помереть красивым апрельским сутра " 133. Пока гвардейцы пинали ногами мертвое тело Кончино Кончини, государь д’Орнано появился к королю и, отвесив поклон, доложил: – Сир, дело изготовлено! – Сделано… Людовик не мог утаить веселья. Он отдалприказ раскрыть окно, получился на балкон, перекрестился, а потом воскликнул: – Вот он – первый день моего реального владычества! В протест снизу закричали: – Да здравствует повелитель! * * * Примерно в это же время в покои юной Анны Австрийской вбежал Франсуа де Бассомпьер в сопровождении полудюжины придворных. Дамы, окружавшие Анну, встревоженно вскочили. – Ваше Величество, – выдохнул де Бассомпьер, – прошу помилования, но меня прислал повелитель. Вы обязаны пойти со мной и немедленно присоединиться к нему. Ради вашей своей сохранности! – Что приключилось? – изумлённо спросила Анна. – Я не двинусь с места, покуда вы не объясните мне… – Маршал д’Анкр убит, – ответил де Бассомпьер. – Десять минут обратно его застрелили. Во замке революция, мадам! Вот отчего повелитель желает, чтоб вы были вблизи с ним. Уже отправлены бойцы с целью заключать королеву-мать, но можетбыть сопротивление… – Иду немедленно, – радикально ответила Анна и в сопровождении де Бассомпьера и его людей направилась в собственные покои собственного жена. Там правило побуждение. Сонный Лувр пробудился. Вдруг появилось сплошное перемещение к окнам. – Вон там, мадам. Смотрите книзу. Видите, что мой ценный Шарль сделал для меня! Анна и не увидела, как к ней подошел Людовик. Его темные глаза задорно блистали, на больном лице горел румянец. Казалось, его лихорадит. – Сир, что это? Что приключилось? Кончини убит? – Да, убит! – Едва ли не впервыйраз за длинные месяцы Анна услышала хохот супруга. – Смотрите книзу! Смотрите, как он убит! Дворцовый двор был полон народу. Несколько человек волокли кое-что по булыжной мостовой. Анна присмотрелась. Да это же… Маршал д’Анкр! Кровавый отпечаток, тянувшийся за телом, окрашивал камешки в грязнобордовый цвет… Анну передернуло, и она в страхе прикрыла лицо руками, чтоб не созидать этого отвратительного вида. – Собака и действительно мертва, Ваше Величество… – шепнул ей некто прямо в ухо. Анна повернулась и увидела вблизи с собой барона де Люиня. – Так будут уничтожены все враги короля, – произнес барон. * * * Королеве-матери, естественно же, сказали о катастрофическом происшествиии Она побледнела и спросила: – Кто его прикончил? – Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, по указу Его Величества. Понимая, что администрация ускользает из ее рук, Мария в отчаянии спустилась в кресло. Для нее все было довольно. – Я царствовала 7 лет, – простонала она. – ныне меня ожидает корона лишь на небе… Удивительно, но она не проронила ни слезинки. Похоже, все ощущения в ней заглушил ужас. Кто-то из придворных дам произнес, что весть нужно сказать Леоноре Галигаи, но Мария только отмахнулась: – Уж не желаете ли вы, чтоб я этим занялась? У меня довольно заморочек. И… Маршал сам повинен! Я столько раз рекомендовала ему возвратиться назад в Италию. Всё, довольно! Слышать ничто не хочу об данных людях! Мария отлично понимала, что означает собственно для нее погибель победителя. Она лишилась помощи. Кончино Кончини был олицетворением ее власти, и более ей полагаться не на кого. Немного поразмыслив, она попросила аудиенции у собственного сына. Но Людовик повелел ответствовать, что у него нет времени взять ее. Мария требовала, но… Людовик произнес камергеру, пришедшему рапортовать о ее приходе: – ныне я чрезвычайно занят, в иной раз… Передайте моей матушке, что я, как хороший сын, и впредь буду почитать ее, но я повелитель, и я сам буду править государством. Да, и скажите ей еще, что я не желаю, чтоб у нее были остальные стражники, несчитая моих… Выслушав оскорбительный отказ, Мария решила соврать: она попросила заявить сыну, что " ежели бы она знала заблаговременно о его нелюбви к Кончини, то передала бы его королю связанным по рукам и ногам " 134. На этот раз ответа вообщем не последовало, зато появился капитан Николя де Витри и запретил ей оставлять свои апартаменты. И ежели бы дело обошлось одним запретом… Очень быстро каменщики замуровали все двери, несчитая одной, и королева-мать поняла, что перевоплотился в пленницу. Что же сталось с телом Кончино Кончини? – спросите вы. Дворцовая охрана завернула его в старую скатерть и без лишнего гула отвезла в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, чтоб захоронить в уже вырытой могиле. Прибывшие по указу короля рабочие принялись рушить " мост любви ". Стук топоров привлек интерес Марии Медичи, и она подошла к окну. Увидев, что проистекает, она внезапно ощутила себя до дурноты нехорошо. Каждый удар топора отзывался в ее сердце…Все эти годы Кончино Кончини был исключительно недалёким ей человеком. И что сейчас? Конечно, чарка неплохого коньяка помогла ей сбросить физиологическую болезнь, но болезнь искренняя не отпускала. Мария и хозяйка не увидела, как по ее щекам полились слезы. * * * Королева-мать рыдала, а вот большаячасть парижан смертоубийство неприятного Кончино Кончини ужасно радовало. – Известно ли вам, что приключилось в Лувре, и не дальше как вчера? – разговаривали те, кто уже все знал. – Там уничтожили самого Кончино Кончини! – Кончини? В это нереально поверить! – И тем не наименее это так! – Отлично! Надо пойти и пренебречь трупу в лицо! Когда же оказалось, что победитель королевы-матери поспешно погребен, почтивсе были разочарованы: парижанам хотелось в совершенной мерке насладиться событием. Таверны в тот пир были переполнены. Горожане распевали непристойные куплеты про Марию Медичи и ее любовника. На рассвете кому-то в голову пришла мысль " пойти и сплясать на могиле этого мерзавца ". В 7 часов утра две сотки перевозбужденных парней и дам появились в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа. " Первым занятием они стали плевать на могилу и попирать ее, – ведает Оноре д’Альбер, сеньор де Кадене, меньший брат барона де Люиня. – После что разгребли землю руками и добрались до каменной кладки " 135. То, что вышло далее, разрешено именовать вакханалией. " Вскоре надгробный гранит был поднят, и некто из толпы наклонился над открытой могилой. Он привязал веревку к ногам мертвеца, уперся ногами и начал тянуть. Несколько священников, выбежавших из церковной ризницы, попробовали вторгнуться. Толпа накинулась на них так яростно, что им довелось освобождаться бегством. После исчезновения священников человек опять взялся за веревку, дернул в крайний раз, и тело маршала оказалось на плитах. Толпа издала веселый крик, и тут же шквал палочных ударов обрушился на мертвоетело, и без такого довольно изуродованный гвардейцами Витри. Бывшие в массе дамы, отчаянно крича, принялись царапать трупа ногтями, колотить по щекам, плевать в лицо. Затем его протащили до Нового моста и там привязали за голову к нижней доли опоры. Опьяненный своей смелостью люд стал отплясывать кругом повешенного мертвеца сумасшедший пляска и на ходу придумывать непотребные песни. Дьявольский хоровод продолжался тридцатьминут. И внезапно некий юный человек подошел к трупу, держа в руках небольшой кинжал, стрезал нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила реальная лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось брать себе хоть кое-что на память. Пальцы, уши и даже " стыдные части” пропали в миг ока " 136. Каждый желающий получил собственный кусочек, потом озверевшая масса отвязала мертвоетело и с безумными криками потащила его чрез целый Париж. " Какой-то человек, облаченный в ярко-красный камзол, – ведает сеньор де Кадне, – обезумев от злости, запустил руку внутрь истерзанного мертвеца, вынул ее всю в крови, слизал кровь и проглотил вырванные куски внутренностей. Все это происходило на виду у множества хороших людей, выглядывающих из окон. Кому-то получилось выхватить сердечко, которое тут же было поджарено на костре и съедено всенародно с приправой из уксуса " 137. Наконец остатки Кончино Кончини снова притащили на Новый мост и там сожгли в пребывании веселящегося люда. * * * Леонора Галигаи быстро пережила собственного супруга. Ее предупредили, что за ней обязаны вот-вот придти. – Что такое? – не поняла она. – За вами уже отправили! Надо нестись! Нельзя терять ни минутки! Но было уже поздно: в покоях флорентийки возник капитан де Витри в сопровождении группы вооруженных людей. – Мадам, – произнес он. – Извольте вытекать за мной. Вы арестованы. Бросив взор на испачканный кровью мундир, Леонора все поняла. Собрав останки сил, она все-же спросила: – А мой муж, что вы с ним сделали? После этого она зарыдала, заставив людей де Витри испугаться. Это было аналогично на истерику, которую никто не сумел бы приостановить. Бормоча кое-что по-итальянски, Леонора кинулась к столику, на котором лежали ее драгоценности. Окрыв шкатулку, она истока запихивать кольца и колье под матрас. Гвардейцы де Витри с страхом следили за ней. Чтобы решать конец тягостной сцене, капитан подошел к ней, но она набросилась на него и принялась царапать ему лицо. Только после этого гвардейцы поймали ее под руки и поволокли за собой. В отношении Галигаи все уже было решено. Герцог де Люинь, мечтавший не лишь о власти, но и о том, чтоб овладевать богатством Кончино Кончини и его супруги, решил, что она обязана помереть. Но ежели Кончини элементарно уничтожили, то Леонору планировалось изменить суду. Однако было суровое барьер – в процесс могла вторгнуться Мария Медичи. Ни барон, ни повелитель не могли предположить аналогичного. И тогда Леоноре Галигаи было предъявлено обвинение в колдовстве. Естественно, никакой колдуньей она не была. Но тут же нашлись " очевидцы ", какие " своими очами видели ", как она гадала на черном петухе и органах животных, а кое-кто даже утверждал, что она с поддержкой волшебных средств пробовала повлиять на ход событий. Несчастная дама была брошена в Бастилию. Капитан Николя де Витри на последующий день после ее ареста был провозглашен маршалом Франции. Можно заявить, ему повезло – он был обычным бойцом и только только исполнял веление, за что был великодушно вознагражден. Дальнейшая судьба новоиспеченного маршала состоятельна на повороты. Придя к власти, Ришельё отправит де Витри в Бастилию, после погибели кардинала этот человек станет выпущен на свободу и скоро пожалован титулом барона и пэра Франции, уже от имени короля Людовика xiv. Девятого мая 1617 года Людовик xiii подписал приказ о начале слушаний по занятию Леоноры Галигаи. Через два дня она была перевезена из Бастилии в тюрьму Консьержери. Во время переезда Леонора предложила провождающим за компанию ее побега двести тыщ дукатов. Без итога. Ее заперли в маленький камере, охраняемой 2-мя гвардейцами. И вот настал день суда. На все вопросы она отвечала светло и верно, не дозволяя двояких истолкований собственных слов. " Свидетелями " были некоторый конюший и каретник самой Леоноры. Они сообщили, что их владелица имела цельную коллекцию талисманов, восковых кукол и гороскопов правителей и королев; что она неодинраз служила ночкой обедни, принося в жертву темного петуха; что она, убивая голубей, пила их кровь; что она совещалась с колдуньей Изабеллой и чернокнижником евреем Монталло… Прокурор спросил, что подсудимая может заявить в родное в извинение. Леонора несладко усмехнулась: – Вместо ответа разрешите спросить вас, где мы находимся – в просвещенной Франции или в средневековой Испании? В королевском палате или на суде инквизиции? – Занимались ли вы гаданиями? – ровным тоном повторил прокурор. – Да, занималась. Точно так же, как ими занималась королева, как занимаются тыщи придворных дам и обычных людей. – У вас были амулеты и гороскопы? – Да, ежели полагать такими восковые фигуры, найденные у меня. Но это – печати с изображением Агнца Божьего, приобретенные мною из Рима от Его Святейшества. Между ними и чародейством, я уверена, не может быть ничто всеобщего. – Сознавайтесь, вы приворожили королеву Марию Медичи, чтоб господствовать над нею? – Если и так, – кивнула Леонора, – то все мои чары содержались только в преимуществе моего ума над разумом королевы и в очевидной полезности моих рекомендаций. Вы это желали услышать? – А откуда взялись ваши имущества? – Богатства были пожалованы мне и моему покойному супругу самой королевой. А она, я думаю, свободна применять свою собственность так, как ей охото. Когда первое совещание кончилось, представления судей разделились: наиболее благоразумные( их было меньшинство) находили, что нарекания, а основное – " подтверждения " не выдерживают никакой оценки. Господин Пайен даже умолял рассчитать его из числа членов суда. У Кондратия Биркина( таков псевдоним популярного в xix веке историка П. П. Каратыгина) по этому поводу читаем: " Следующее совещание происходило в Турнелле, тут при допросах Леонора выказывала то же мужество и непреклонную верность. На этот раз она обращалась к здоровому смыслу собственных судей, из которых очень почтивсе были должны ей или ее покойному супругу собственным возвышением. Она требовала над собою суда правого и неподкупного. Заметим тут, что дама постоянно и всюду несоизмеримо смелее перед законодательством, ежели мужчина; в деле тяжебном она терпеливее, настойчивее и доходчивее, не задумываясь ни перед какой-никакой инстанцией; заметив криводушие судей, она, не обинуясь, уличает их и, дав волю языку, не милует кляузников. Эта гражданская отвага характерна дамам всех государств и веков, и чтоб удостовериться в этом, стоит лишь перебрать некотороеколичество уголовных действий, в которых ключевую роль игрались дамы " 138. В частности, Леонора произнесла: – Перед лицом Господа зарекаюсь, что никогда не занималась колдовством. Я постоянно была хорошей католичкой и не имела никаких контактов с сатаной. Ее снова спросили, откуда у нее столько драгоценностей: – У меня нет ничто, – ответила она. – Говорят, что у меня оченьмного сокровищ, но это только подарки королевы-матери. Все, что у меня имеется, принадлежит ей, а я служила ей верой и истиной немало лет. Выслушав обвинение в преступных связях с Кончино Кончини, она произнесла: – Если мой муж и сделал какие-то ошибки, я за них не могу идти ответственность. К тому же он не жил со мной на протяжении крайних 4 лет. Когда допрос кончился, Леонора, разумея, к чему все идет, воскликнула: – Пощадите меня! Я ни в чем не виновна! Я только только несчастная слабая дама! Но заключение суда было предназначено заблаговременно. Вот его настоящий контент: " Палата огласила и заявляет Кончино Кончини, при жизни его маркиза д’Анкра, маршала Франции, и Элеонору Галигаи, вдову его, виновными в оскорблении величества Божественного и человечного, в амортизация за каковое грех приговорила и приговаривает память помянутого Кончини к нескончаемому стыду, а помянутую Галигаи к смертной экзекуции обезглавлением на эшафоте, воздвигнутом на Гревской площади, а тело ее к сожжению с обращением в золу; движимое их актив – к конфискации в выгоду короны, все же остальные пожитки – в выгоду короля. Сына преступников139, рожденного ими в брачном сожительстве, палата огласила и заявляет лишенным правдивого имени и права брать какие бы то ни было должности; дом, в котором преступники жили, срыть до основания и пространство его сровнять с землею " 140. Приговор был конечный и обжалованию не подлежал. Несчастная! Осужденной отдали мало пища и причина. Потом ее посадили в повозку и повезли к месту экзекуции. В массе орали: – Проклятая ведьма! Она – гугенотка, на ней нет креста! Услышав это, Леонора достала из выреза тельный крест и поцеловала его. На эшафоте она крикнула, что прощает всех – короля, королеву, всех французов… Госпожа д’Анкр приняла погибель храбро. Кондратий Биркин строчит: " Казнь эта происходила на Гревской площади 9 июля 1617 года. Весь Париж сбежался на издавна не виданное представление, и не лишь улицы были наводнены народом, но любопытными были унизаны кровли домов и колокольни церквей. Ходила слава, что осужденная выслушала собственный вердикт с необычным мужеством, не унизив себя ни мольбами о пощаде, ни проклятьями на судей и главного виновника собственной смерти – де Люиня. Эту верность большаячасть приписывало поддержке бесовской; почтивсе сожалели, что ведьму не пытали при допросах; другие боялись, чтоб она с поддержкой чар не обратилась перед казнью в ворону или сову и не улетела от благородного наказания. В полдень процессия тронулась из Бастилии на Гревскую площадь. Леонору везли на неприятной тележке, одетую в долгий холщовый балахон, с восковою свечою в руках. Несчастная была бледна, глаза ее горели лихорадочным огнем, но лицо было практически тихо, и на нем даже возникала иногда презрительная усмешка. Ропот и смелые клики толпы не доходили до ее слуха. В движение семилетнего владычества она удостоверилась многократным экспериментом, что влюбленность народная изменчива и непостоянна, как осенняя погода. Было время, этот самый-самый люд приветствовал маршала и супругу его восторженными криками, выражал им свою признательность, тешась праздниками, какие они давали народу… ныне все он же, все тот же люд, напутствует Леонору в бесконечность проклятьями и оскорблениями. Ему велели признать ее за ведьму, и он ее признал за этакую: ежели бы маршалу получилось ввести де Люиня на эшафот, парижане, проклиная де Люиня, благословляли бы маршала. В очах толпы прав и благороден хвалы постоянно тот, кто брал вершина, желая бы конкурентом его был сам праведник. Смерть маршала и супруги его могла работать образцом временщикам будущим… Но кто из них направил интерес на этот образчик? Да и сами Кончини, муж и супруга, задумывались ли когда об измене счастия? Твердой поступью Леонора взошла на эшафот, склонила голову на плаху… Топор сверкнул, и башка флорентинки упала на помост. Подхваченное стальными крючьями, тело ее было брошено на костер, и чрез некотороеколичество минут его охватили клубы дыма и пламенные языки. Народ аплодировал и возглашал почтивсе лета правосудному королю Людовику xiii " 141. Даже сам кардинал де Ришельё в собственных " Мемуарах " откликается о Леоноре очень позитивно. Он, в частности, ведает: " Отец ее был столяром, мама – кормилицей королевы; таковым образом, она являлась молочной сестрой Ее Величества, ветше той месяцев на пятнадцать или 20. Они росли совместно, с годами их дружба крепла: ее преданность, заботливость, рвение услужить госпоже не знали себе одинаковых; та выплачивала ей ласковой привязанностью, к тому же она [Леонора] так отлично разбиралась в том, что усиливает красу девиц – нарядах и украшениях, что ее госпоже казалось, какбудто иной таковой же не находить в мире, и что ежели она потеряет эту, подмены ей не отыщется. Это привело к тому, что она знала все тайны собственной повелительницы. […] Прибыв во Францию, Леонора немедленно была признана победительницей королевы, которой без особенного труда получилось достигнуть согласия на это у короля. Склонность к Кончино, зародившаяся в душе Леоноры еще во Флоренции, вместе с недоверчивостью к французам, привели к тому, что она вышла замуж за Кончино, ставшего главным метрдотелем королевы; хозяйка же Леонора была ее фрейлиной. […] Леонора и ее муж взлетели на вершину власти, заняв такие должности, какие до них и не снились чужестранцам. Она держалась на верху славы с таковой простотой, что не заботилась о том, будут ли полагать главным работающим лицом ее или ее жена. При этом конкретно она была ключевой предпосылкой и основой их успешного продвижении кверху, и поэтому, что конкретно ее обожала королева, и поэтому, что огонь честолюбия ее жена принуждало его действовать настолько активно и беспечно по отношению к королеве, что иногда маршалу не хватало нужной ловкости, чтобы добиться что-то желаемого. Она же просто доводила дело до конца; она не сообщала королеве о собственных планах, не подготовив ее заблаговременно, не подослав к ней 1-го за иным нескольких былых на ее стороне лиц; несчитая такого, она употребляла и министров, что часто оборачивалось против них самих. С самых первых собственных шагов, быстрее по фактору низменности собственного ума, которая определялась незнатностью ее происхождения, чем умеренностью ее добродетелей, она наиболее стремилась к имуществу, ежели к почестям, и какое-то время противилась неумеренным аппетитам жена. […] Величие королевы, желавшей, чтоб роль ее ставленников в муниципальных делах была соотносима с ее своим могуществом, а может быть, и злобная судьба, устилавшая розами их путь, водящий к падению, привели к тому, что их желания были вполне удовлетворены, и они получили все, о чем могли мечтать, – достояние, титулы, должности. Однако росло возмущение ими: принцы, вельможи, министры, люд ненавидели их и завидовали им. Первой лишилась прежний смелости и стала раздумывать о возвращении в Италию Леонора; ее муж не хотел этого. […] Разногласия и семейные ссоры с супругом, чьи устремления были противоположны ее своим и пожеланиям окружающих, так подействовали на нее, что она лишилась здоровья. Разум ее пошатнулся: ей стало глядеться, что все, кто глядит на нее, хотят ее сглазить. Она впала в такую тоску, что не лишь отказывалась Разговаривать с кем-либо, но и практически не встречалась со собственной госпожой. […] Известие, что муж решил избавляться от нее и уже подумывает о новейшей женитьбе на мадемуазель де Вандомм, добила ее совсем. Поначалу маршал укрывал свои намерения, нанося ей короткие визиты по вечерам и одаривая маленькими подарками… Однако в конце концов он практически совершенно закончил ее посещать, тем наиболее что уже не зависел от нее, и оба они воспылали таковой нелюбовью по отношению друг к другу, что общались не подругому как взаимными проклятиями – скрытый символ несчастья, которое обязано было упасть на их головы. Они были бы счастливы, ежели бы прожили в гармонии и любви, ежели бы муж доброжелательно слушал советам супруги, внушающей ему, что он поднял очень большущий парус для их маленького суденышка, и был бы способен опуститься с небес, куда взлетел из самых низов. […] Однако Господь, узревший в их поступках воплощение ими личных интересов вместо службы Государыне, пожелал, чтоб эти тщания стали предпосылкой такого, что их сплошное добро оказалось разрушено, а жизнь обоих оборвалась. Думали, что гонение вдовы маршала обязано было закончиться совместно с смертью несчастной; но сколь трудно замерить незаконно приобретенную администрация, настолько же тяжело разогнать злость по отношению к той, которая перевоплотился из служанки в госпожу " 142. Была ли Леонора Галигаи вполне невиновной? Конечно, нет! Невинны лишь младенцы и святые. Но и те, кто хотел ее погибели, а позже обогатился за ее счет, были виновны в не наименьшей ступени. Уже на эшафоте у Леоноры спросили, каким колдовским методом она подчинила себе королеву. Понимая, что никаких шансов на избавление у нее не осталось, осужденная величественно ответила: – Превосходством, которое вещество, мощное духом, постоянно владеет над другими… Глава xv Ссылка Марии Медичи Она оказалась пленницей в одном из королевских замков, а позже отважилась нестись, выдавая себя за жертву перед европейскими дворами143. Бенедетта Кравери Лишь после физиологического устранения победителей – Кончино Кончини и Леоноры Галигаи – настала эра реального правления Людовика xiii, желая владыкой он был провозглашен еще осенью 1614 года. Его мама находилась под семейным арестом в Лувре, но это не могло продолжаться пожизненно. И дело не в том, что она досаждала сыну собственным пребыванием – кормить ее во замке было щекотливо с политической точки зрения, ибо любители Марии( а их еще оставалось много) лишь и ожидали сигнала, чтоб начать к функциональным ответным деяниям, грозившим бросить страну в новейшую кровопролитную войну. Мария неодинраз пробовала столкнуться с Людовиком, но любой раз получала отказ. У нее не было никакой способности переговорить и с Анной Австрийской( чрез свою невестку она полагалась хоть когда-то повлиять на сына) – барон де Люинь внимательно смотрел за тем, чтоб у опальной королевы-матери не было никаких контактов с наружным миром. Оставалось ждать варианта – Мария не веровала, что Людовик остается равнодушным к ее мольбам. И он не остался равнодушным – их встреча все-же свершилась. Однажды королева-мать увидела, что лица окружавших ее придворных угрюмы, казалось, они чувствуют неловкость. Она догадалась, в чем дело, но потрудилась справиться с собой. – Не знаю, – произнесла она дрогнувшим гласом, – угодны или нет мои деяния Его Величеству, моему сыну… Если они ему не угодны, что ж, остается лишь жалеть, но я уверена, придет день, когда он удостоверится, что действия мои были не напрасны. Что же касается бедняжки Кончини, то я сожалею о душе его и о методе, которым королю предложили от него освободиться. А вот сравнительно дел муниципальных я скажу одно – я хозяйка издавна уже умоляла меня от них освободить… Затем она обратилась к графу де Бриенну, новому муниципальному секретарю: – Если мне будетнеобходимо уехать… Надеюсь, государь де Бриенн, вы будете привозить мне все письма, какие сударь, сын мой, станет строчить в протест на мои. Надеюсь, вы не позабудете, что я королева и мама вашего сударя. Де Бриенн неговорянислова поклонился. В эту минутку шумно огласили о появлении короля. Людовик вошел десница об руку со собственным фаворитом – герцогом де Люинем. Увидев сына, Мария Медичи не сумела удержаться от слез и прикрыла лицо платком. – Мадам, – произнес повелитель, искоса бросив взор на де Люиня, – я пришел сюда попрощаться с вами. Я хочу убедить вас, что буду о вас хлопотать, как обязано хлопотать о мамы. Но я хотел бы освободить вас от заботы участвовать в моих делах. Таково заключение мое: чтоб несчитая меня не было других повелителей в моем государстве. Прощайте… Низко присев в поклоне, Мария ответила: – Досадую, Ваше Величество, ежели во время моего регентства я не правила государством так, как вам было бы славно. Тем не наименее, поверьте, я прилагала все вероятные стремления и усердия, а почему прошу вас полагать меня постоянно вашей послушной и покорной служанкой. Куда же ездить мне, в Мулен или в Блуа? – Куда вам станет угодно. – Хорошо, я уеду. Но перед отъездом смею ли я умолять о милости, в которой, надеюсь, вы не откажете мне? – Конечно, а в чем дело? – Возвратите моего интенданта Барберини… Король нахмурился. Освободить арестованного нетакдавно Барберини и позволить ему находиться подле Марии Медичи обозначало отдать вероятность итальянской партии усилиться. Не дождавшись ответа сына, Мария обратилась к его победителю: – Герцог де Люинь, может быть, вы разрешите выпустить Барберини со мной? Герцог подошел и неговорянислова поцеловал край ее платьица. Он не произнес " нет ", но Мария поняла, что ее просьба не станет исполнена. Сборы заняли не немало часов, желая по меркам такого времени ездить предстояло достаточно далековато. Замок Блуа( конкретно на нем приостановила собственный отбор Мария) стоял на сберегаю Луары, приблизительно в ста сорока километрах к юго-западу от главногогорода. * * * Первое упоминание об этом замке относится к ix веку. В движение 2-ух с половиной веков им обладали графы де Блуа, но в 1230 году он перешел к семейству де Шатийон, которое изготовило кардинальную реконструкцию строений. После этого Фруассар, летописец xiv века, подмечал, что Блуа стал одним из самых прелестных мест в королевстве. В1391 году Ги де Шатийон продал королевство герцогу Людовику Орлеанскому. Его сын Карл устраивал в Блуа поэтические состязания, раскрытые для всех желающих, на которых случался сам Франсуа Вийон, один из наилучших французских стихотворцев. Сын Карла в 1498 году унаследовал французский трон под именованием Людовика xii. Именно он решил ввести в Блуа новейшую королевскую резиденцию – без тяжеловесных башен и брустверов, состоявшую из 3-х флигелей с аркатурными галереями. Большая дробь комплекса была построена за 10 лет. Его кузен и наместник Франциск i снова перестроил замок. Позднее замок Блуа стал сценой празднеств, драм и интриг пор Генриха ii и Екатерины Медичи, а втомжедухе 3-х их деток – правителей Франции. В одном из черных коридоров замка 23 декабря 1588 года был убит по указу короля Генриха iii голова Католической лиги барон де Гиз144. Великие планы сравнительно Блуа были и у короля Генриха iv, но ему не получилось осуществлять их в жизнь. Но каким бы красивым ни был замок, для Марии это была ссылка… Королева-мать отправилась в ссылку 4 мая 1617 года. Как написал позже в собственных " Мемуарах " кардинал де Ришелье, она " покинула Париж, чтоб опять быть запертой в ином месте, желая и наиболее просторном, чем то, которое она занимала в столице " 145. Все утро такого грустного дня ей наносили визиты. Сторонники королевы-матери сожалели ее, почтивсе( в главном дамы) рыдали, и эти слезы были красноречивее всех слов. После завтрака Мария закрылась в собственных покоях с самыми недалёкими людьми – Франсуа де Боном( герцогом Ледигюйером, маршалом Франции), герцогиней д’Эльбёф, графом Луи де Марильяком( грядущим маршалом Франции) и Франсуа де Бассомпьером. – Что повелитель? – спросила Мария Медичи у Бассомпьера. – Он все о чем-то шепчется со собственным дрессировщиком птиц, и вид у него полностью блаженный. – Счастливый? Но, может быть, он изменил родное мировоззрение? Может быть, он получился из-под воздействия этого ничтоженства? Ох! Если бы так и было, как бы я отблагодарила вас всех, мои верные товарищи! – Наш повелитель – хороший человек, и я не верую, что он может забыть все то, что вы сделали для него, – произнес Луи де Марильяк. – Да услышит Бог ваши слова, граф. – И Он нас услышит! – воскликнул Франсуа де Бон. В этот момент огласили о приходе Людовика. Зная о том, что Мария желает остаться с сыном одиннаодин, придворные поторопились выйти. Увидев короля( он, кстати, пришел не один, а в сопровождении собственного победителя), Мария зарыдала. Для нее это было особенно – таккак она была жадной на проявления эмоций. Справившись с собой, она сказала: – Сын мой, теплая внимание, которую я обнаруживала о вас, покуда вы были совершенно ребенком, трудности, какие я преодолевала, чтоб сберечь ваше правительство, оправдывают меня перед Богом и людьми и свидетельствуют, что у меня не было другой цели, несчитая соблюдения ваших личных интересов. Я не раз умоляла вас взять на себя заботу о государстве, но вы сами требовали на том, тобы я продолжала править. Я повиновалась только из почтения к вашей воле, а втомжедухе поэтому, что было бы низостью бросить вас в беде. Если вы считаете, что я недостойна места, куда могла бы с почетом удалиться, вы все одинаково не можете отвергать, что я постоянно стремилась приобрести спокойствие только в вашем сердечко и известности собственных дел. Я знаю, что мои враги превратно объясняли вам мои намерения и идеи; но дай Бог, чтоб после такого, как они воспользуются вашим малолетством, чтоб прогнать меня, они не попытались наделать вам зло. Только бы они не тронули вас… Что же касается меня, то я добровольно забуду, что они сделали… Слушая мама, Людовик неговорянислова кивал, но позже, наученный герцогом де Люинем, в который раз произнес, что как хороший сын станет почитать мама и впредь, но править государством отныне будет сам. – Если мое пребывание в делах страны стало для вас таковым непереносимым, отлично, я обещаю не возникать более на заседаниях Совета! – еще громче зарыдала Мария. Людовика эта сцена стала ослаблять. Мария разговаривала с мощным итальянским упором, резавшим слух. Ища помощи, он кинул взор на барона де Люиня. Тот кивнул, и этого было довольно. Решение о ссылке в Блуа обжалованию не подлежало. – Но упрашиваю вас, – крикнула Мария, – я не переживу разлуку, таккак я так обожаю вас! Люблю более только на свете!!! Людовик, не знавший материнской ласки, несладко ухмыльнулся. В словах Марии не было ни толики истины. В возрасте 1-го месяца Людовик был выслан в Сен-Жермен-ан-Ле, на забота кормилицы, и лишь когда ему исполнилось полгода, мама впервыйраз соизволила направить на него интерес. Как строчит историк Франсуа Блюш, она " беспрепятственно обнаруживала свою благоволение к младшему сыну Гастону " 146. Недостаток материнской любви( а точнее, ее совершенное неимение) отразился на психике Людовика. Начиная с отроческих лет, его влекло только к мужчинам, и одна лишь мысль о пусть даже невинном физиологическом контакте с дамой вызывала у него антипатия. Когда Мария кинулась вперед, выказывая желание в крайний раз объять сына, Людовик ловко увернулся и отошел к двери. Говорить более было не о чем. И все же Мария не могла позволить сыну выйти элементарно так. – Мой бедный сын, – злобно произнесла она, – вы еще очень молоды, и моим противникам получилось завлечь вас в свои козни! Вам не постыдно так встать со собственной мамой! Это стыд! Позор перед людьми и перед Богом! Что же, давайте, добивайте меня! Я поеду в вашу ссылку! Возможно, для меня это крайнее путешествие… Прощайте, мой сын, и на пагубном пути, на который вас толкнули, постарайтесь не забрасывать, что я – ваша мама, и я ношу большое имя Медичи! Когда Людовик ушел, Мария насухо вытерла слезы и вышла к ждавшим ее людям. – Если мои поступки не понравились королю, моему сыну, то я уверена, что чрезвычайно быстро он усвоит, что они были ориентированы на его же добро, – сказала она. Потом она заговорила о том, что сожалеет Кончино Кончини, и в этот раз ее слова были искренними. Также она заверила всех, что ее отъезд – это совсем не ссылка, что она хозяйка издавна желала удалиться от дел. Понятно, недостаточно кто этому поверил, но все сделали вид, что конкретно так все и обстоит. Садясь в приготовленную для нее карету, Мария произнесла: – Не хочу, чтоб мой люд видел во мне униженную даму. Я все-же королева!.. После этого она отправилась в путь. Ее кортеж смотрелся благородно – никто бы и не подумал, что она катит в ссылку. Падкие до зрелищ парижане махали и орали кое-что приветственное. Мария была удовлетворена. – Это же практически победа! – произнесла она сопровождавшей ее фрейлине. Прощаясь с придворными, она не демонстрировала каких-то наружных признаков раскаяния. Почему? Это разъясняли по-разному. Одни тем, что королева-мать была потрясена обрушившимся на нее ударом; остальные – свойством цивилизации, к которой она принадлежала; третьи – силой ее ума и нрава. Некоторые утверждали, какбудто Мария была хозяйка бесчувственность, а барон де Люинь, кпримеру, счел, что огонь мести сожгло ее сердечко до таковой ступени, что вытеснило эмоция жалости к самой себе. Вместе с королевой-матерью в Блуа поехали ее дочери, Кристина и Генриетта-Мария. Первой было одиннадцать лет, 2-ой – неполных 8. Кардинал де Ришельё потом в собственных " Мемуарах " описывал сцену отъезда Марии Медичи некотороеколичество подругому: " Она вышла из Лувра, одетая элементарно и в сопровождении всех собственных слуг, с печатью тоски на лицах; и не было никого, кого бы эта печаль, сродни похоронной, не поразила бы. Видеть государыню, недавно до этого полновластно правившую огромным королевством, оставившей престол и последующей посреди белоснежна дня – а не ночкой, когда тьма могла бы утаить ее горе, – чрез массу, на виду у только народа, чрез сердечко ее главногогорода, было понастоящему потрясающе. Однако антипатия, испытываемое народом к ее правлению, было настолько стойким, что в массе даже слышались непочтительные слова, и это было солью для ее искренних ран " 147. * * * Одновременно с решением о ссылке Марии в Блуа отставку получил и дю Плесси, семья которого на тот момент обладала только малым имением Ришельё в периферии Пуату. Прощаясь с грядущим кардиналом, повелитель не удержался и произнес: – Наконец-то мы избавились от вашей тирании! Самонадеянный парень, очевидно, и доставить не мог, что этот худощавый человек с остроконечной бородкой будет одним из самых именитых людей Франции, истинным владельцем страны, и в вселенской летописи вполне превзойдет его, Людовика, собственным блеском. Но до этого было еще чрезвычайно и чрезвычайно далековато. В собственных " Мемуарах " кардинал писал: " Я сопровождал королеву на выезде из Парижа, сострадая ее печалям, и не мог взять такого, чем ее враги желали наделить меня. Мне требовалось письменное позволение короля ездить совместно с государыней, таккак я боялся, что завистники сочтут меня виновным в пристрастии к ней, и то, что я сделал по своей воле, станет указывать против меня. Я отлично знал, сколь трудно удержаться от порицаний и зависти окружающих, находясь около королевы, но доверял новости себя искренне и бесхитростно, чтобы разделять злость, которую вызвал собственным поступком " 148. Как " искренне и бесхитростно " он станет новости себя вблизи с Марией Медичи, мы чрезвычайно быстро спрашиваем. Пока же Арман Жан дю Плесси решился возглавить Совет при опальной королеве, а втомжедухе начинать ее хранителем печати и интендантом. Собственно, " решился " – это не то словечко, ибо предназначение он получил с согласия двора. Будущий кардинал вообщем имел дерзость достаточно специфическую. Пожалуй, ее разрешено именовать разумной смелостью, ибо он постоянно продумывал подробности и никогда не замахивался на дела, заранее невозможные. В предоставленном случае, он, кпримеру, доверял на быстрое примирение сторон и на возвращение совместно с королевой-матерью в Париж. Подобное примирение казалось наиболее чем потенциальным, а это означало, что ему оставалось только выразить снисхождение и ожидать. К тому же роль главного посредника меж королевой-матерью и владыкой была очень выгодна и перспективна – желая бы по той фактору, что хотькакое облегчение напряженности в их отношениях с неизбежностью ставило под опасность состояние главного врага дю Плесси – барона де Люиня. В Блуа Мария водила себя бесшумно и спокойно, и при дворе это было воспринято как совершенное признание поражения с ее стороны. Герцог де Люинь полностью делил сплошное мировоззрение. Единственным человеком, который чрезвычайно скоро разгадал, на что способна эта мстительная дама, был Арман Жан дю Плесси. Думая только о собственном своем расположении и предвидя вероятные последствия развития событий, он вступил в секретное сотрудничество с победителем короля. Из Блуа герцогу часто отсылались подробные отчеты о передвижениях и высказываниях Марии Медичи. Вы заблуждаетесь, размышляя, что дю Плесси, развивая такую интригу, практически шел по лезвию бритвы, – этот человек даже дерзать умел разумно, а в предоставленном случае держава очевидно была на стороне короля. Что же касается Марии Медичи, то епископ был убежден, что она, как и все дамы, окажется снисходительной. Сам он позже разъяснял свои неблаговидные деяния последующим образом: " Как лишь мы добрались до Блуа, я поспешил убедить государя де Люиня, что он не станет обладать предлогов для недовольства Ее Величеством, и что все ее помыслы соединены только с благом сударя, что случившееся более не занимает ее идеи и что она совсем оправилась от потрясения. Позже я время от времени высылал ему отчеты о поступках королевы, чтоб у него не было никаких колебаний в ее лояльности " 149. Вот, какоказалось, как! Чтобы не было " предлогов для недовольства Ее Величеством ", чтоб " не было никаких колебаний в ее лояльности "! Право же, под личиной лицемерия недостаток и добродетель имеютвсешансы начинать трудноотличимы друг от друга. Всегда думавший только о собственных личных интересах, Арман Жан дю Плесси писал де Люиню развдень. Он, в частности, докладывал, что королева-мать любой пир прогуливается в один дом, важный на окраине Блуа. В этом доме, по этим епископа, жил некоторый стареющий государь. Дю Плесси советовал заключать этого государя, а попутно и юного человека, постоянно находившегося при нем. Предположительно это был ученый-астролог, с которым Мария часто консультировалась по поводу собственного грядущего. Существует, но, и иная версия: что Мария посещала государя де Руврэ, ее парижского приверженца, тайком приехавшего в Блуа, чтоб убедить королеву свершить побег. В всяком случае, когда люди барона де Люиня пришли за ним, этого загадочного государя в доме не оказалось. В итоге вся злость была вымещена на королеве, которой запретили вечерние прогулки. ныне за Марией наблюдали непрерывно, не оставляя ее без интереса ни днем, ни ночкой. Вскоре королеве-матери стало понятно о соглядатайстве дю Плесси, и она совсем верно именовала это " гнусным шпионством ". В итоге ситуация в Блуа стала настолько трудной и опасной, что уже 11 июня 1617 года грядущий кардинал выбрал тайком удалиться к себе в Люсон. Как знается, он отыскал слова, чтоб разъяснить собственный поступок: " Любой ценой они хотели выключить меня от государыни; но их застенчивость и неизобретательность, вызванные ужасом, помешали им взять заключение велеть мне губами Его Величества бросить государыню. Все их ухищрения прибавили к их недочетам еще и грубость; они решили выслать моему брату гонца, чтобы он тут же отписал мне, прося съехать. Так он и поступил. Я поверил ему и рассудил, что лучше станет обогнать их, и отпросился у королевы на некое время в Курсэ – доход, который был у меня около Мирбо. Они отыскали предлог выслать мне туда 15 июня письмо от короля, в котором Его Величество говорил, что доволен моим решением удалиться в родное епископство, и повелел сохраниться там до тех пор, покуда он опять не призовет меня " 150. Как зрим, у таковых людей, как Ришельё, во всем постоянно повинны ОНИ. ОНИ хотели, ОНИ решили, ОНИ отыскали повод… У Марии Медичи по этому поводу было другое мировоззрение. Узнав о бегстве головы Совета, она потребовала, чтоб он немедленно возвратился, но дю Плесси отразился нездоровым, и что ему, мол, необходимо время для возобновления здоровья. Помогло интригану и то, что он получил веление короля сохраниться в епископстве( то наиболее, от 15 июня 1617 года). Последующее разъяснение Ришельё благородно такого, чтоб привести его вполне: " Когда королева выяснила о моем удалении, она выслала к королю епископа Безьерского с заданием дать последующее: она не может смириться с тем, что меня удалили от нее лишь для такого, чтоб изготовить ей противное и назло ее пожеланиям сдержать меня. Она заявила, что чрезвычайно удивлена, ибо знала: в движение только этого времени я не давал предлог быть удаленным; что ее обрамляют подозрительные люди, убежденные, какбудто в думах мамы имеется что-то против ее сына; что ежели Его Величество хочет представить, что не полагается этим наговорам и не жаждет множить их, то она умоляет его не поступаться его своей славой и возвратить меня к ней; что эта просьба – одна из самых огромных, с коими она лишь могла к нему обратиться: выполнив ее, он явит себя покорным сыном, а его враги не сумеют обидеть ее, заявив, что она лучше умрет, ежели будет вытерпеть, и ее интеллект сумеет передохнуть – а конкретно отдыха она хочет всеми мощами, ибо после такого, как она критерии во повальное добро, она наиболее ни в чем не нуждается в этом мире " 151. Потрясающе! Как говорится, комменты излишни… Впрочем, один комментарий мы все же приведем. Вот, кпримеру, что строчит биограф кардинала де Ришельё Франсуа Блюш: " Королева-мать, что произносит в ее выгоду, поощряла и поддерживала собственных приверженцев. Вокруг нее вились всячески угождавшие ей дворяне из ее родни, какие позднее поделили с ней темные дни( ссылку в Блуа, борьбы мамы с сыном и т. п.). Сама Мария втомжедухе была привязана к вернейшим собственным слугам, и епископ Люсонский длительное время был ее фаворитом. В мае 1617 года в Блуа он уже являлся головой Совета королевы-матери и хранителем ее печати; два года спустя( июнь 1619 года) он делается по совместительству сюринтендантом ее замка и денег. […] Поступая так, Мария Медичи владеет двойную мотивацию. Она желает возвратиться в руководство чрез торжественный ввод и рассчитывает обладать в лице епископа Люсонского безоговорочного союзника. Она – горячая природа, во всех отношениях легковерная и доверчивая; эмоции она препятствует с суровыми планами; она или обожает, или терпетьнеможет. И недалек тот день, когда она возненавидит такого, кого так обожала и кто кинет ее " 152. * * * Как зрим, предательство уже имело пространство, а до " возненавидит " покуда еще было далековато. Медичи отсылала письмо за посланием к Людовику xiii и к герцогу де Люиню. В письмах она возмущалась тем, что ей не верят. Она умоляла возвратить ей дю Плесси, размышляя, что тот поможет ей навести распорядок в делах. Эти горячие и сразу полные умных доводов послания ни к чему не привели, желая прямого отказа( в том, что касается дю Плесси) Мария не получила. Герцог де Люинь бессовестно сказал ей, что королю-де наговорили про епископа столько отвратительных слов, что он не может договориться на его пребывание около мамы. И вообщем, повелитель устал, и ему нужно отдать отдохнуть… Все это было на руку грядущему кардиналу. Мария торопила его с возвращением, а он, прикрываясь указом короля, убеждал королеву-мать, что и рад бы приехать, но опасается насолить ей, и что он желает " обнаружить образчик абсолютного подчинения, чтоб вынудить поверить всех, что его прошлые поступки были искренними " 153. Самым грустным было то, что большаячасть тех, кого Мария раньше осыпала средствами и титулами, сейчас выступали против нее. Действовали они так из очевидного ужаса, что их лишат пожалованного. Удивительно, но Арман Жан дю Плесси, человек, предавший королеву, позже скажет: " Среди людей, низких душой, такое поведение является обыденным, но недостойным подлинного мужества " 154. Не владея еще настоящей властью, но устремляясь к ней, он вел себя, как прислуга 2-ух господ, ожидающий, что рано или поздно некто из них одолеет, и тогда он сумеет заявить, что постоянно поддерживал конкретно этого человека. Как обожал произносить Наполеон, " неограниченная администрация не нуждается во лжи " 155. У дю Плесси безграничной власти еще не было, и во лжи он нуждался. По крупному счету, он был прав – мишень оправдывает средства, а крупная мишень оправдывает не наиболее приглядные средства. Марию Медичи в Блуа лишили фактически только. Если внезапно оказывалась вакантной какая-либо обязанность, ей не позволяли находить подмену посреди недалёких людей. Вместо дю Плесси, кпримеру, к ней приставили некоего государя де Руасси. В собственных " Мемуарах " кардинал де Ришельё позже писал, что " это было изготовлено против ее воли, чтобы он шпионил за всеми ее делами " 156. Будто бы он сам не занимался тем же… Господин де Руасси подмечал всех, кто вступал к королеве-матери. Никто не мог поговорить с ней без извещения о теме разговоры. Руасси приставлял к Марии неприятных ей слуг, какие добровольно свидетельствовали против нее. Естественно, все это делалось под прикрытием волшебной формулы: " Такова свобода короля ". Королева-мать пробовала апеллировать сыну, но ей любой раз отвечали, что повелитель ничто разъяснять не хочет. Что ж, повелители вправду не должны объяснять подданным свои решения. В этом, фактически, и содержится их величие… Что касается Армана Жана дю Плесси, то он пробыл в Люсоне до 7 апреля 1618 года, а позже получил веление, инспирированный герцогом де Люинем, никогда не веровавшим в благие намерения епископа, уехать в ссылку в Авиньон, который тогда еще не вступал в состав Франции, а был под властью папы Римского. А вот сам Рим, как вариант места ссылки, был отвергнут по фактору такого, что предоставлял очень большущий простор для вероятных интриг. В итоге грядущий кардинал покинул Люсон и истратил практически месяц на то, чтоб перерезать Францию с запада на восток. От Люсона до Авиньона по непосредственный – 500 50 км. Преодолеть их за месяц – это нужно было " попытаться ". Впрочем, недаром античные разговаривали: " Торопись медлительно ". Папская курия, с которой это смещение даже не обсуждалось, очевидно была ворчлива тем, что светская администрация удалила епископа из его епархии, но в то же время боялась быть втянутой во внутрифранцузские политические раздоры. Итак, Мария Медичи оставалась в Блуа, а Арман Жан дю Плесси оказался в Авиньоне. Биограф кардинала де Ришельё Энтони Леви строчит: " В начале 1619 года судьба дю Плесси достигла собственной низшей точки, пусть даже его опала, как и у королевы-матери, была сравнительно мягкой. Ему было 30 4 года. Двор пренебрежительно именовал его Люсоном и считал не наиболее чем провинциальным епископом. Он был можетбытьполезен некотороеколичество недель, в движение которых помогал королеве-матери обустроиться в изгнании, но эта активность, одинаково как и близость к Кончини, втомжедухе делала его вызывающей недоверия, приблизительно инакомыслящей и потенциально опасной фигурой для барона де Люиня, который регулярно унижал Марию Медичи. Хотя угроза, которую дю Плесси представлял для королевского победителя, казалась не настолько значимой и уравновешивалась возможностью такого, что он мог доставить выгоду в всех переговорах с Марией Медичи, все-же де Люинь выбрал выслать его в Авиньон и забыть о нем. Мы можем только примерно доставить, удивительно было сердечное положение дю Плесси в то время. В Люсоне он полностью посвятил себя роли епископа-реформатора, церковного писателя и католического полемиста. Даже после собственного фиаско, закончившегося отъездом в Авиньон, он мог полностью продуманно полагаться на выдающуюся карьеру церковного деятеля. Однако опала была полностью настоящей, а постоянные отказы, какие он получал в протест на свои просьбы о возвращении, – угнетающими. В конце концов он уже успел вкусить эмоция глубочайшего удовлетворения, которое ему доставило присутствие в Совете, а эксперимент подсказывал ему, что его практические навыки как в политике, так и в дипломатии были еще наиболее высочайшего уровня, ежели те, какие он обнаруживал, когда на первых порах навязывал свои сервисы лишь что овдовевшей регентше. С иной стороны, он обязан был воспринимать, что изгнание, которому навряд ли суждено было продолжиться пожизненно, все-же оставляет ему некую свободу выбора. У него не конфисковали богатства, и худшее, что мог ждать дю Плесси, – это сохраниться не у дел до тех пор, покуда не рассеется сомнение де Люиня, а это, непременно, обязано было случится – после такого как со порой королева-мать и ее сын примирятся друг с ином. Даже ежели бы де Люинь стал сопротивляться возвращению дю Плесси в обозримом будущем, папа не мог нескончаемо вытерпеть изгнание епископа, мешавшее ему делать собственный пастырский долг, вособенности учитывая заметную роль, которую дю Плесси, пусть и непродолжительно, играл в делах собственной страны " 157. * * * Между тем Людовик xiii в реальности не имел ни ума, ни истинного желания для такого, чтоб самому учиться муниципальными делами. Франсуа де Ларошфуко в собственных " Мемуарах " характеризует его так: " Король Людовик xiii различался слабым здоровьем, к тому же раньшевремени подорванным чрезмерным увлечением ловлей. Недомогания, которыми он мучился, усиливали в нем угрюмое положение духа и недочеты его нрава: он был хмур, недоверчив, нелюдим; он и желал, чтоб им правили, и в то же время с трудом переносил это. У него был мелочный ум, командированный только на копание в пустяках, а его знания в боевом деле приличествовали быстрее обычному офицеру, чем королю " 15в. В итоге повелитель вполне попал под воздействие барона де Люиня, который, в муниципальном масштабе, практически заменил собой убитого Кончино Кончини, победителя Марии Медичи. По совету барона Людовик возвращал старых министров: Николя Брюлара де Сийери, Николя де Вильруа, Пьера де Жаннена и остальных. Со порой барон де Люинь стал владельцем самых больших титулов Франции и даже вознамерился породниться с Людовиком, женившись на его сводной сестре – Екатерине-Генриетте, преступной дочери Генриха iv и Габриэль д’Эстре, родившейся в 1596 году. Но этот смелый брак все-же не состоялся, и победителю в 1617 году довелось наслаждаться иной супругой, которая потом стала очень популярной особенной. Речь идет о удивительно прекрасной и авантюрной по натуре Марии де Роган де Монбазон, дочери барона де Монбазона, владевшего большими землями в Бретани и Анжу. После погибели барона де Люиня в 1621 году повелитель вышлет ее из Парижа, но чрез некое время Мария возвратится, выйдя замуж за Клода Лотарингского, барона де Шеврёз. Став ключевой фрейлиной и ближайшей подругой Анны Австрийской, она даст немало сил борьбе против короля и кардинала де Ришельё. По сути, она была одной из центральных фигур в водовороте придворных интриг Франции первой пятидесятипроцентов xvii века. Глава xvi Война меж мамой и сыном Она горячая природа, во всех отношениях легковерная и доверчивая; эмоции она препятствует с суровыми планами: она или обожает, или терпетьнеможет. И недалек день, когда она возненавидит такого, кого так обожала и кто кинет ее159. Франсуа Блюш В феврале 1619 года Мария Медичи сделала побег из Блуа. План побега был задуман одним из ее приверженцев, герцогом д’Эперноном. В начале феврале барон д’Эпернон покинул град Мец, где жил в изгнании, и направился на юго-запад страны, в сторону Ангулема. В Ангулеме он собрал войска, какие повел к Лошу, защищенной цитадели в шестидесяти километрах от Блуа. В Блуа один из людей д’Эпернона приставил с пути к стене замка лестницу и смог пробраться в покои королевы-матери, какие находились приблизительно в сорока метрах от земли. Ночь с 21 на 22 февраля была мрачная и холодная. В комнатах и коридорах замка было мрачно, и защита спокойно спала. В покоях Марии Медичи царил таковой же непроглядный мрак, как и во всем замке. – Не станем терять времени! – прошептал посланец барона. Тучная королева-мать с его поддержкой как-нибудь выбралась из окна, опустилась по лестнице на вал, но не сумела вынудить себя шагнуть на вторую лестницу, которая показалась ей шаткой. Тогда с поддержкой веревок, прикрепленных к плащу, торопливо было сооружено кое-что вроде люльки. Марию усадили в нее и осторожно спустили книзу. В сопровождении 2-ух людей д’Эпернона она преодолела некотороеколичество сотен метров до моста чрез Луару. По пути им встретились бойцы короля, но они приняли Марию за обычную проститутку с парой подвыпивших покупателей. За рекой беглянку ожидал барон д’Эпернон, сто 50 всадников которого стоили цельного полочка королевских телохранителей. Естественно, барон д’Эпернон действовал не один. Его поддержал ряд видных дворян, недовольных возвышением барона де Люиня. Среди них назовем барона де Лонгвилля, готового приподнять возмущение в Нормандии, и барона де Тремуйя из Бретани. Почувствовав помощь преданных ей людей, Мария скоро собрала армию и двинулась на Париж. Так началась первая битва меж мамой и сыном, которую разные историки именуют и " нелепым боевым противостоянием ", и " необыкновенным столкновением ", и " странным конфликтом ", поразившим оченьмного " богобоязненных и хороших французов ", как католиков, так и протестантов. Но продвижения на Париж не вышло, ибо силы Медичи " оказались ничем по сравнению с королевской армией " 160. Армия бунтовщиков остановилась, потом развернулась на юго-запад и в движение цельного года находилась поначалу в Ангулеме, а позже в Анже, откуда Мария и ее любители призывали всех французов " воздействовать на короля ", чтоб тот изгнал барона де Люиня и пресек начатые им преображения в стране. Королевский двор, находившийся в Сен-Жермене, пришел в панику. С одной стороны, " гранды "( так именовали мятежных представителей верховного дворянства) могли довести дело до гражданской борьбы; с иной – гугеноты также могли приподнять возмущение; к тому же помочь опальную королеву могла Испания. Наконец, и это было бы самым ужасным, могли осуществляться все указанные причины. * * * Но… де Люинь порекомендовал королю притянуть к разрешению конфликта Армана Жана дю Плесси. Двадцать седьмого марта 1619 года свершилась примечательная встреча епископа с королевой. Ранее у нее уже посетили граф Филипп де Бетюн и ученый-богослов Пьер де Берюль. Перед ними стояла задачка всеми правдами и неправдами отодвинуть Марию от барона д’Эпернона, но запятнать барона в ее очах не вышло. Мария написала некотороеколичество писем собственному сыну, в которых оправдывала собственный побег и объясняла личные взоры на управление государством. При дворе, тем не наименее, продолжали разглядывать ее бегство из Блуа как похищение, абсолютное " проклятым д’Эперноном ". Окружение королевы глядело на прибывшего епископа с нескрываемым недоверием. Они-то не покинули Марию в Блуа и обязаны были разрушать все унижения; ясно, что дю Плесси был для них " предателем ", " человеком де Люиня ", " представителем противного лагеря ". Однако( и в этом следует дать ему должное) епископ умел дипломатично " не замечать " косые взоры. При помощи красноречивого Пьера де Берюля дю Плесси скоро завоевал соглашения, которое не лишало королеву-мать веры со порой возвратиться в Париж. Соглашение, практически миролюбивый контракт, было подписано в Ангулеме. Заметим, что стиль шла не об отступлении короля, чья войско уже стояла в нескольких километрах от городка, укрытия Марии Медичи, а только о желании сына примириться с мамой. Хитроумный дю Плесси выполнил свою цель искрометно, да так, что обе стороны остались довольны, размышляя, что он защищает конкретно их позиции. В признательность за действенное посредство повелитель позволил мамы изготовить Армана Жана дю Плесси собственным канцлером, а та с радостью снова приблизила к себе человека, которого еще совершенно нетакдавно все в ее окружении именовали " гнусным разведчиком ". Позже это договор было обширно представлено в качестве триумфа епископа. В самом деле, по нему Мария получила преимущество на так именуемые " места сохранности ": городка Анже, Шинон и Пон-де-Се, какие имели стратегическое смысл благодаря мостам чрез Луару( истина, ей довелось отрешиться от Нормандии). Конечно, было бы лучше, ежели бы ей дали большой град Нант, в низовье Луары, но договориться об этом не вышло. " Спаситель " Марии барон д’Эпернон был восстановлен во всех правах. Биограф кардинала Энтони Леви строчит: " Дю Плесси приободрил Марию Медичи, окончив меморандум заявлением о том, что ежели она, живя без интриг в выданном для нее месте, всееще станет подчиняться гонениям, он главным заявит о том, что администрация в государстве подчинена собственным интересам, с очевидным знаком на то, что повелитель в таком случае потеряет собственный престиж. Этот меморандум был главен поэтому, что, во-первых, успокаивал злобные ощущения в окружении королевы-матери, а, во-вторых, свидетельствовал о том, что дю Плесси, который совсем не был жадным до власти заговорщиком, доэтого чем сделать родное обязательство забыть о справедливости богоданному монарху, обязан заполучить нравственно значительные основания изготовить это. Таким базой могло начинать упомянутое преступное гонение. Между партией дю Плесси, сейчас твердо главенствовавшей, и старым окружением королевы-матери бывали столкновения. Дю Плесси договорился о том, чтоб его брата Анри сделали губернатором Анже " 161. Согласиться с утверждением, что Арман Жан дю Плесси " совсем не был жадным до власти заговорщиком ", тяжело. Другой, не наименее узнаваемый биограф кардинала, Франсуа Блюш, заявляет, что его неизменной заботой было " остаться преданным собственной благодетельнице, при этом очень угождая Людовику xiii " 162. Разве это не принято именовать предательством? Относиться к Арману Жану дю Плесси разрешено по-разному, но то, что он постоянно действовал, следуя принципу " мишень оправдывает средства ", – безусловно. Отметим втомжедухе и то, что упомянутый брат епископа чрезвычайно быстро повздорил с некоторым гвардейским капитаном Шарлем де Лозьером. Были обнажены шпаги, и в ходе боя, более схожего на уличную схватку, Анри дю Плесси был летально ранен. Едва пережив утрату, человек, который " совсем не был жадным до власти заговорщиком ", стал " учить " вверх остальных собственных родственников и товарищей: Амадор де Ла Порт( брат мамы) был назначен губернатором Анже, маркиз де Брезе( муж сестры) стал капитаном гвардейцев, а позднее – маршалом Франции и т. д. Таким образом, дю Плесси сформировывал основание для такого, чтоб и далее приказывать свою волю при дворе. Пятого сентября 1619 года в замке Кузьер, около Тура, свершилась встреча Людовика xiii с мамой. Они обнялись, и Мария даже смахнула со щеки набежавшую слезу. В тот же день они совместно поехали в Тур, и следующие дни были отмечены ловлей и пирами, сменявшими друг друга. Арман Жан дю Плесси находился посреди знатных гостей. Герцог де Люинь обязан был выказывать ему родное размещение, желая отлично знал стоимость " этому пройдохе ". Что же касается дю Плесси, то и он не питал в отношении де Люиня никаких иллюзий. " Свет не видал большего обманщика, чем мсье де Люинь, – упоминал он позже. – Он давал обязательства, не лишь зная, что не станет их делать, но и заблаговременно зная, чем это потом оправдает ". Шестнадцатого октября 1619 года Мария в сопровождении десятитысячного эскорта празднично въехала в Анже. Ей был отведен один из самых прекрасных замков в городке. А потом вышло явление, которое повергло двор Медичи в настоящее угнетение: Людовик освободил принца де Конде и снял с него все нарекания. Репутация королевы-матери после этого оказалась запятнанной злоупотреблением властью, таккак конкретно она заключила принца в тюрьму в 1616 году. Принц де Конде тут же стал очень воинственным союзником барона де Люиня. Это тем наиболее не понравилось королеве-матери, считавшей принца собственным собственным противником. Не веселили и анонсы, поступавшие из Парижа: в частности, новеньким наставником младшего сына Марии Гастона был назначен д’Орнано, человек де Люиня… С этого момента усилие меж Людовиком xiii и его мамой снова стало вырастать, наиболее такого, дело шло к вооруженному столкновению. Принять роль в разгорающемся конфликте выразили желание и гугеноты, заинтересованные в беспорядках хотькакого рода. В окружении королевы-матери все почаще звучали призывы к решению всех заморочек вооруженным методом. Арман Жан дю Плесси станет именовать это принципом " демонстрации силы " или политикой " с позиции силы ". В самом деле, таккак армию совсем не непременно приносить в военную подготовленность только для ведения борьбы. Желанной цели разрешено добиться и не прибегая к вооружению – для этого необходимо представить вероятному сопернику всю свою мощь и смелость биться. В Анже с целью предупредить столкновения с большущий делегацией духовенства отправился кардинал Жак дю Перрон. Но и это не помогло. Установившийся династический мир кончился, и 7 июля 1620 года началась 2-ая битва меж мамой и сыном, которую историк Франсуа Блюш характеризует как " одну из самых маленьких и менее кровавых войн в мире " 163. Герцог де Люинь, поддерживаемый советчиками еще Генриха iv, требовал на переговорах, а принц де Конде – на раскрытых боевых деяниях, и повелитель склонился на его сторону. В итоге 10 июля войска Людовика брали Руан, 17-го – Кан, а 7 августа бунтари, недовольные возвращением принца де Конде, были разгромлены королевской армией при Пон-де-Се. В этом битве Людовик xiii собственно командовал армиями. Язвительный беллетрист xvii века Жедеон Таллеман де Рео не удержался от комментария: " Он был мало жесток, как и большаячасть замкнутых и малодушных людей, ибо предводитель наш доблестью не различался, желая и хотел прослыть смелым " 164. На стороне Марии Медичи выступали барон Вандомский( первый сын Генриха iv и его фаворитки Габриэль д’Эстре), барон д’Эпернон, барон де Рец, барон Мэнский, барон де Немур, барон де Монморанси и граф де Суассон. Королю помогал маршал Шарль де Креки. К несчастью для Марии, барон де Рец со собственным полуторатысячным отрядом ушел с поля боя. Таким образом, войско королевы-матери сократилась на треть. Оценив неравенство сил, барон Вандомский втомжедухе выбрал уходить. Дальнейшее для опытнейшего маршала де Креки было, как говорится, " занятием техники ": лишенная командования войско Медичи была рассеяна в движение пятнадцати минут. Жедеон Таллеман де Рео описывает произошедшее последующим образом: " …Затем произошла смехотворная столкновение при Пон-де-Се; дворянин де Фене достаточно едко откликается о ней, да и заглавие, которое отдали этому бесподобному походу, довольно подкрепляет, что все это была пустая задумка. Ботрю командовал пехотным полком, выступившим на стороне королевы-матери; единожды он произнес ей: " Что до пехотинцев, государыня, то людей, жестких на ногу, нам хватает, а вот поди поищи таковых, кто был бы тверд и духом” " 165. Некоторые историки именуют стычку при Пон-де-Се " беспорядочной стрельбой ", некие – " шалостью при Пон-де-Се ". На последующий день, 8 августа, Людовик xiii празднично вступил в Анже, а еще чрез день в дело вмешался Арман Жан дю Плесси и снова решил все полюбовно: повелитель помирился с мамой, что было закреплено контрактом от 10 августа 1620 года. После этого Марии было разрешено возвратиться в Париж, где она поселилась в умышленно построенном для нее по эталону флорентийского замка Питти Люксембургском замке. Строительство Люксембургского замка велось достаточно продолжительно. Если вы еще помните, старый Лувр Марии сходу не приглянулся, и она озаботилась строительством наиболее комфортной резиденции, расположенной в красочном месте, на лоне природы. Ее отбор пал на владение барона Люксембургского. О приобретению дома, окруженного прелестным садом, договориться получилось без труда. Однако дом показался Марии мало крупными, и она сочла собственным длинном увеличить владения. Вскоре королева-мать выслала гонца к собственной тетке, большой герцогине Тосканской, с просьбой наслать чертежи замка Питти, где прошло ее детство. Чертежи были переданы модному в то время конструктору Саломону де Броссу, и тот смог согласовать предложенную модель с французскими традициями. Дворец вышел чрезвычайно прекрасным, но даже в нем Мария ощущала себя как в тюрьме. Биограф Марии Медичи Пьер-Викторьен Лоттен де Лаваль по поводу решетка, заключенного меж мамой и сыном, строчит: " Ришельё сыграл в этом деле постыдную роль. Королева была снова послушна и снова обязана сдаться на милость собственного гонителя… Она снова стала заложницей собственного сына " 166. Помимо остального, контракт 1620 года ознаменовал новейшие дела меж герцогом де Люинем и Арманом Жаном дю Плесси. Демонстрируя всем " альянс, основанный на общности интересов ", они договорились о браке меж племянником де Люиня Антуаном де Комбале и племянницей дю Плесси Мари-Мадлен( дочерью его старшей сестры Франсуазы). Пышная бракосочетание была отпразднована в конце ноября в Лувре; Мария Медичи великодушно одарила новобрачную. * * * Весной 1621 года Государственный комитет принял заключение приступить войну с протестантами, окопавшимися в Беарне, на отчизне Генриха iv. Дело в том, что Протестантская уния, сделанная для противоборства церковной партии, отказалась признать прибавление Беарна к французской короне. Более такого, гугеноты на юго-западе Франции взялись за орудие под главенством барона де Рогана. Людовик xiii, привыкший браться за шпагу, когда ему казалось, что его престижу наносится вред, собственно поехал в Беарн, чтобы кончать с творившимися там беспорядками, сделать сбор налогов и вернуть отнятое актив католическому духовенству. Герцог де Люинь выступал за компромисс, но его воздействие на короля правило ослабевать, а вот воздействие принца де Конде, приверженца функциональных действий, против, росло. В итоге 17 мая Людовик xiii выступил в поход. Восемнадцатого мая он начал осаду Сен-Жан-д’Анжели, и 24 июня град сдался. Семнадцатого августа королевская войско истока осаду Монтобана. Удивительно, но доминирование было доверено герцогу де Люиню, совсем несведущему в боевых делах. В итоге протестантская войско, направленная на содействие Монтобану, сумела зайти в град. Тогда барон де Люинь попробовал новости скрытые переговоры с осажденными, но это только навлекло на него ярость короля. Пятнадцатого ноября Людовик отдалприказ сбросить осаду Монтобана, но остался на юге, чтоб окончить усмирение бунтовщиков. Двенадцатого ноября 1621 года барон де Люинь осадил небольшую гугенотскую прочность Монёр на Гаронне, а чрез месяц он заболел " пурпурной лихорадкой "( вероятнее только, скарлатиной или чумой, бродившей по армии) и погиб практически чрез некотороеколичество часов. Считается, что Шарль д’Альбер, барон де Люинь чрезвычайно впору отошел в мир другой, так как повелитель устал от него и более не укрывал этого от собственных приближенных. Современники говорят, что никто даже не навестил заболевшего, а после похорон Людовик xiii признался одному из собственных приближенных, что погибель де Люиня сделала его вольным. В итоге о былом победителе чрезвычайно быстро все забыли. * * * В 1621 году, после погибели де Люиня, Мария опять заняла родное пространство в Государственном совете. Кончина барона облегчила путь вверх и Арману Жану дю Плесси, имевшему все предпосылки ненавидеть победителя короля и умалять его роль перед потомками. Поначалу епископ стал обычным членом Государственного совета, но чрезвычайно быстро выдвинулся на обязанность министра. Кроме такого, 5 сентября 1622 года он вконцеконцов получил сан кардинала. Косвенно этому содействовала Мария Медичи. Весной 1622 года Арман Жан дю Плесси выступил в охрану королевы-матери на Государственном совете. Влиятельные люди Франции слушали его с опаской, зная стоимость этому человеку. После заседания муниципальный секретарь маркиз Пьер де Пюизье подошел к Марии и стал доказывать ее выслать собственного протеже в Рим. План де Пюизье был прост: отдалив дю Плесси от королевы-матери, отнять ее опытнейшего подсказчика, без которого она была бы не так опасна, и сразу прибрать из Франции самого настоящего кандидата на пространство вблизи с троном. Арман Жан дю Плесси решил выиграть де Пюизье и заявил Марии о собственном гармонии съехать. И… 5 сентября 1622 года он был возведен в Риме в кардинальский сан. Как зрим, даже самый-самый видимый дипломат в летописи Франции делал свою феноменальную карьеру с поддержкой дамы. Историк Ги Шоссинан-Ногаре строчит: " Людовик перешел в пришествие, и сторонники его мамы потерпели поражение в сражению при Пон-де-Се 7 августа 1620 года. Последовало новое примирение, и ей позволили возвратиться в Париж. Там, к личному удовлетворению, ей получилось в 1622 году достигнуть у короля незначительной роли для себя. Это была первая брешь, чрез которую она полагалась( а совместно с ней и Ришельё) скоро вломиться во администрация. И вправду, она добилась вступления в Совет Ришельё, то имеется, как она чрезвычайно бесхитростно считала, себя самой. Когда Ришельё сделался головой Совета, она расценила это как свой победа. Но Ришельё, возвыситься которому помогла королева-мать, из-за удовлетворения собственных амбиций сделался слугой короля, его душой и телом " 167. С популярным историком разрешено договориться только отчасти. В самом деле, взлетев на такую высоту, кардинал де Ришельё закончил нуждаться в еще наиболее растолстевшей флорентийке. Однако он не " сделался слугой короля душой и телом " – он направил собственный чуткий взор на супругу Людовика, королеву Анну Австрийскую. Другое дело, что двадцатилетний повелитель элементарно не мог длительное время обращаться без поводыря, а это означало, что в его окружении тут же началась сражение за пространство скончавшегося барона де Люиня. Глава xvii Проблемы кардинала де Ришельё Остаться преданным собственной благодетельнице, при этом очень угождая Людовику xiii, – вот его постоянная внимание […]. Ришельё претендует на то, чтоб уверить отпрысков, что конкретно ему Франция должна скорым и счастливым окончанием 2-ух семейных войн. Обещание, а потом и приобретение кардинальской шапки будет компенсацией за его осторожность и гибкость168. Франсуа Блюш Наиболее настоящим кандидатом числился принц де Конде. Но таккак был еще и Арман Жан дю Плесси, сейчас – Большой кардинал де Ришельё! Отныне состояние этого человека поменялось. Он уже не был полуссыльным изгоем, как ранее. С ним были обязаны считаться все, приэтом не лишь члены Государственного совета. Что касается парижского сообщества, то в нем возвышенность дю Плесси было встречено полностью благосклонно. Известный придворный пиит Франсуа де Малерб писал одному из собственных товарищей: " Вы понимаете, что я не подлиза и не лгун, но зарекаюсь вам, что в этом кардинале имеется что-то такое, что значит за общепризнанные рамки, и ежели наш корабль все же справится с бурей, то это случится только тогда, когда эта благородная десница станет удерживать бразды правления " 169. Однако Людовик все еще присматривался к протеже мамы, не доверяя ему вполне. Ришельё знал об этом и не сидел сложа руки. Тогдашний венецианский посол докладывал собственному правительству: " Господин кардинал де Ришельё тут единый, кто противодействует министрам. Он прилагает все стремления для такого, чтоб возвысить себя в очах короля, внушая ему идею величия и славы короны " 170. Хорошо исследовав нрав Людовика, кардинал сделал упор на тщеславие юного короля, на его желание прогуляться на известного отца. Очень нередко в пребывании Людовика он повторял такие слова, как " достоинство ", " отечество ", " известность " … Вскоре кардиналу получилось уверить короля в совершенной бедности его министров – Шарля де ла Вьевиля, Брюлара де Сийери, де Пюизье и остальных. Действительно, внутренняя амуниция во Франции была неблагополучной. Повсеместно тлели, готовые в хотькакой момент разгореться, источники недовольства. Серьезно был подорван и интернациональный авторитет Франции, отказавшейся от союза с германскими протестантскими княжествами из религиозно-идеологической солидарности с Габсбургами. Ничего необычного – на протяжении крайних лет как внутренней, так и наружной политикой Франции занимался кто угодно, лишь не тот, кто умел этим учиться. И вот тогда Людовик xiii рассмотрел в де Ришельё человека, который может избавить Францию. Он все почаще стал требовать у него совета и скоро уже не мог обращаться без его подсказок. Наконец настал день, когда повелитель внеспредложение де Ришельё возглавить Совет и самому найти его состав. Тринадцатого августа 1624 года маркиз де ла Вьевиль( раньше он исполнял функции главного министра) был арестован, и кардинал одолжил его пространство. На этом посту он бессменно пробудет 18 лет, 3 месяца и 20 дней – вплоть до самой кончины. До ареста ла Вьевиля в Государственный комитет вступали Мария Медичи, престарелый барон де Ларошфуко( отец Франсуа де Ларошфуко), барон де Ледигьер( перешедший в католичество гугенот), канцлер Этьен д’Ал игр и еще некотороеколичество секретарей, какие раскрывали заседания докладами о текущем состоянии дел в королевстве. В принципе, ни один веление не вступал в силу, покуда его не утверждал повелитель, чью подпись удостоверял соответствующий секретарь. Когда повелитель отсутствовал, его кресло занимал канцлер. Кроме королевы-матери и канцлера никто из членов Государственного совета не имел превосходств над остальными. ныне же кардинал де Ришельё получил такие возможности, что превзошел канцлера, который числился верховным должностным лицом, возглавлявшим королевскую канцелярию и картотека, а втомжедухе хранившим муниципальную печать. На заседаниях обновленного Государственного совета Ришельё не выпячивал собственной роли. Напротив, он делал все для такого, чтоб сотворить иллюзия, какбудто всеми делами страны отныне заведует повелитель, и лишь повелитель. Его мысль была элементарна: ежели все решения Совета будут санкционированы собственно владыкой, то свалить министров, и доэтого только самого де Ришельё, за допущенные промахи станет нереально. При этом кардинал знал, что Людовик xiii не способен к автономным поступкам и тем наиболее к изнурительному каждодневному труду, а это означало, что настоящим создателем политической полосы станет он сам – де Ришельё. * * * В движение 1624 года кардинал де Ришельё фактически прибрал к рукам администрация в Государственном совете, а по крупному счету и во Франции. Его главным принципиальным дипломатическим успехом стала соглашение о браке сестры Людовика xiii Генриетты и принца Уэльского, с 1625 года короля Англии и Шотландии Карла i Стюарта. Тем самым возрождалась продуманная наружная политика Франции, фактически сошедшая на нет после погибели Генриха iv, которому главному пришла в голову мысль о желательности аналогичного союза. Переговорам содействовал и неослабевающий интерес Марии Медичи, втомжедухе желавшей данной женитьбы. Брачный договор был подписан 17 ноября 1624 года. По этому поводу Мария устроила превосходный прием в собственном любимом Люксембургском замке, для которого Большой Рубенс лишь что закончил серию из 20 2-ух картин о жизни вдовствующей королевы. Отвлечемся быстро от нашего повествования и подчеркнем: когда Рубенс представлял Марии эскизы данных сейчас обширно узнаваемых картин, он чрезвычайно беспокоился. – Вот тут, – заявлял он с заметным фламандским упором и дрожью в гласе, – изображена… – Моя коронование! Это же разумеется. А тут? – Регентство и правление королевы. – Чудесно… Ну, а тут? – Э… мадам, тут показан апофеоз короля Генриха iv.. Мария поморщилась: – Серия картин, посвященных королю, заказана раздельно. Зачем тут это… Ведь появляется некая двусмысленность… Кстати, а когда вы планируете все окончить? Рубенс целый напрягся: – Мадам… Ваше Величество… Вы обязаны взятьвтолк, что это большой труд, и в моей искусный в Антверпене, где у меня практически три десятка помощников и учеников… – Перебирайтесь в Париж, – нетерпеливо перебила его Мария, – и работайте с таковым численностью людей, которое вам может пригодиться. Даю вам полгода! – Всего полгода? Но смилуйтесь! – Не умоляйте даром, мсье Рубенс! – отхватила Мария. – Ваши красивые творения вознесут вас на вершину славы, задумайтесь об этом. Рубенс совладал с установленной задачей. Да ему и не оставалось ничто иного, как совладать. Он отлично знал, что полемизировать с дамами – это все одинаково что черпать воду решетом. А с таковыми дамами, как королева-мать, полемизировать было вообщем бесполезно… После приема в Люксембургском замке Мария Медичи и Анна Австрийская сопровождали Генриетту и приехавшего за ней барона Бэкингема до Амьена, где красавчик Бэкингем и Анна умудрились остаться одиннаодин и отдать предлог заговорить об их увлеченности друг ином. Последствия данной летописи, отлично популярной по творениям Александра Дюма, оказались не самыми приятными для Анны. Бэкингему запретили возникать во Франции, и это зародило в душе у юный дамы глубокую антипатию к кардиналу де Ришельё, который был, как она считала, основным виновником всей данной провокации. Отношения с Англией были поставлены, но это очевидно не подразумевало усовершенствования отношений с Испанией. В итоге кардиналу довелось уравновешивать меж необходимостью почитать происпанские ощущения в окружении Марии Медичи и возрастающей заинтересованностью в объединении с британцами. В то время Испания и Англия горели нелюбовью друг к другу, и кардиналу, неглядя на всю его апрош, так и не получилось примирить эти державы. В итоге в 1625 году дела Франции с Англией стали портиться( вособенности когда стало светло, что брак Генриетты и Карла никуда не годится). Не все ровно у Франции было и с Испанией, недовольной заключенным браком. Обстановка в самой Франции втомжедухе обострялась. Количество недовольных правлением кардинала де Ришельё росло, капризная и непредсказуемая Мария поддержала оппозицию, и это снова стало грозить единству королевства. Кардинал ощущал, что наступил разрешающий момент его политической карьеры: на него сразу навалились и груз королевского доверия, и чувство все увеличивающегося разрыва меж его своим политическим мышлением и взорами Марии Медичи, уходящими корнями в низкий католицизм. Раньше он озвучивал свои идеи гласом Марии Медичи, сейчас подобным образом сооружал свои дела с Людовиком. Достигнуть равновесия было очень трудно, тем наиболее что юный повелитель постоянно и во всем жаждал защищать свою самостоятельность от мамы. * * * В сущности, головка была безрадостной: бессилие королевской власти при наличии сильной оппозиции, внутренняя разобщенность страны, оскудевшая казна, непоследовательная, пагубная для интересов Франции наружная политика… Как поправить состояние? На этот счет у кардинала были совсем определенные намерения. Заручившись доверием короля, он методично расправился со всеми собственным соперниками. При этом члены королевской семьи( за исключением Марии и Людовика) чувствовали к нему агрессивность. Гастон, меньший брат Людовика, с целью усиления собственного воздействия плел бесчисленные заговоры. Двадцать 5-ого апреля 1626 года ему исполнилось восемнадцать лет. Он был очень лестным снаружи юношей, фаворитом Марии Медичи, но при этом безалаберным и беспутным. Что же касается амбиций, то у него они были таковыми же непомерными, как и у его мамы. Многим казалось полностью потенциальным, что рано или поздно Гастон будет владыкой Франции. Между Анной Австрийской, которой уже исполнилось 20 5, и Людовиком xiii практически не было брачных отношений, и к 1626 году веры на преемника по непосредственный полосы ослабли. Естественно, в таковых критериях вопрос свадьбы Гастона получал необыкновенную политическую значимость. Останься он холостяком, престол мог бы перейти к принцу де Конде из королевского рода Бурбонов или к его детям. Чтобы проще взятьвтолк всю сложность ситуации, напомним, что Бурбоны – это младшая отрасль дома Капетингов, династии французских правителей, названной по имени ее основоположника, Гуго Капета, правившей во Франции с 987 по 1328 год. После погибели короля Карла iv эта линия пресеклась, и венец перешла к Филиппу vi из рода Валуа, которого Карл iv, умирая, провозгласил регентом королевства. Представители дома Валуа правили во Франции вплоть до 1589 года. Бурбоны же происходили от младшего сына короля Людовика ix Святого, правившего в xiii веке. Последним Валуа на французском троне был Генрих iii, убитый 2 августа 1589 года. Сменивший его Генрих iv, муж Марии Медичи, был уже из династии Бурбонов. Титул принца де Конде впервыйраз достался Людовику де Бурбону, дяде Генриха iv. Нынешний принц де Конде был внуком Людовика де Бурбона, и он полностью мог требовать на престол. Такая вероятность была чревата политической непостоянностью – все то, к чему так старательно жаждал кардинал де Ришельё, просто могло разбиться. С одной стороны, Гастон был довольно честолюбив для такого, чтоб завладеть администрация, но с иной – в нем не было таланта политического деятеля. Понятно, что это( 2-ое) полностью устраивало кардинала. Но ежели бы Гастон женился и обзавелся потомством мужского пола, навряд ли кардинал сумел бы сберечь родное состояние. К тому же ему было бы проблемно доставить присягу справедливости легкомысленному и вздорному монарху, влюбленному в личное достоинство. А раз так, Ришельё продолжительно не решался высказаться в выгоду брака Гастона. Но этого чрезвычайно желала Мария Медичи. Еще за два года до собственной погибели Генрих iv избрал в жены младшему сыну Марию де Бурбон, герцогиню де Монпансье, одну из богатейших наследниц Франции171. Гастон, когда вырос, находил Марию де Бурбон малопривлекательной особенной, но его мама была горячей сторонницей конкретно этого брачного союза, и кардиналу де Ришельё ничто не оставалось, как приступить делать в этом направленности. Вокруг принца де Конде тут же появилась партия врагов этого брака, а повальное враждебное известие к кардиналу еще наиболее возросло. В результате Гастон Орлеанский все же женился на герцогине де Монпансье, но она скоро погибла при родах дочери Анны( потом писательский салон мадемуазель де Монпансье завлекал почтивсех интеллектуалов такого времени). В начале 1626 года правительству стало понятно, что зреет большущий заговор, в состав которого вступали почтивсе видные дворяне, а втомжедухе незаконнорожденные сыновья Генриха iv, постоянно испытывавшие агрессивность к Людовику xiii. Дальше – более: оппозиционеры установили контакт с британцами, в чьих отношениях с кардиналом де Ришельё конкретно в этот момент пришло резкое охлаждение. Кардинал, несомненно, проинформировал обо всем и короля, и его мама. Для большей прочности он усилил собственную охрану. В окончательном счете заговор был разоблачен, а его соучастники приблизительно наказаны. Тридцать главного мая Мария Медичи принудила Гастона поставитьподпись присягу справедливости собственному брату. Вроде бы все закончилось успешно, но произошедшие действия так измучили кардинала де Ришельё, что он даже попробовал выйти в отставку. Однако его прошение, переданное королю чрез Марию Медичи, было отвергнуто. Девятого июня 1626 года он получил от Людовика xiii письмо с благодарностями, подписанное в Блуа: " Я знаю все предпосылки, по которым вы желаете выйти на спокойствие. […] Я питаю к вам совершенное доверие, и у меня никогда не было никого, кто служил бы мне на добро так, как это делаете вы. Это вдохновляет меня умолять вас не ретироваться в отставку, ибо в этом случае дела мои отправь бы плохо… Не обращайте нималейшего интереса на то, что о вас молвят. Я разоблачу всякую клевету на вас и заставлю хотькакого из тех, кто хочет быть членом моего Совета, считаться с вами. Будьте убеждены, я не изменю собственного представления. Кто бы ни выступил против вас, вы сможете полагать на меня " 172. А чрез 10 дней после этого стало понятно, что барон Бэкингем дал веление об отправке в Ла-Рошель флота с несколькими тысячами боец. При этом он говорил, что его мишень – вынудить французского короля почитать права гугенотов – людей Ла-Рошели. Естественно, французские гугеноты воспряли духом и активировались. Подобный разворот событий потребовал срочного отъезда Людовика xiii и Ришельё из Парижа на юго-запад страны. Вскоре повелитель шибко заболел. Кардинала и самого мучили нескончаемые мигрени, но он день и ночь проводил у кровати болезненного короля, ухаживая за ним. Еще бы! – таккак он ни на минутку не забывал о том, что погибель Людовика повлечет за собой восшествие на трон его брата Гастона. Правление в Париже было передано Марии Медичи, а кардиналу де Ришельё довелось сосредоточиться на защите западного побережья Франции. Ситуация для него очевидно закончила быть предсказуемой. Опыта управления армиями у него не было, а гугеноты, поддерживаемые британцами, проявили, что у них-то такового эксперимента предостаточно. Фактически, это была гражданская битва, основным событием которой стала осада мятежной Ла-Рошели. * * * Пока кардинал де Ришельё находился под Ла-Рошелью, в Париже сложился " дамский " заговор против него. Произошло это последующим образом. Мария слышала о том, что Анна Австрийская отыскивает аудиенции, и пригласила ее к себе. Анна склонилась в глубочайшем реверансе: – Вы были так добросердечны, мадам, что согласились взять меня… Королева-мать терпимо улыбнулась. Кто бы что ни заявлял, но в глубине души флорентийки постоянно оставалась капелька доброты. К тому же она не видела в невестке малость суровой соперницы. Более такого, в сложившейся ситуации она полагалась отыскать в ней союзницу. Это был проверенный прием: высматривать себе опору лишь посреди просителей. Конечно, таковая способ нередко давала сбои. И самый-самый фатальной сбой произошел с этим исчадием ада, Ришельё. При одной лишь идеи о кардинале Мария готова была плеваться, как торговка на базаре. Слава всевышнему, что вданныймомент он находился у стенок Ла-Рошели. Там же был и ее слабовольный сын Людовик, мешая всем и раздражая проф боевых. " Игра в солдатики " – таково было мировоззрение Марии об участии сына в данной борьбе. Разве разрешено иначе именовать его ничтожные пробы руководить армиями? Ну, Людовик таковым был постоянно, и ожидать от него что-то известного не доводилось. Но каковой же оказался Ришельё! Он вкрался в доверие к ее сыну, вполне овладев его думами и поступками! Это таккак он сделал жалкую войну так симпатичной для короля, что тот уже немало месяцев околачивался поблизости Ла-Рошели. Да, его супруге разрешено посочувствовать… Продолжая улыбаться, Мария указала Анне на кресло подле окна. Они находились в Люксембургском замке, где ее невестка, непрерывно проживавшая в Лувре, посещала не нередко. Окруженная со всех сторон разведчиками кардинала, она опасалась своей тени. Да еще эта деяния с герцогом Бэкингемом… – Вы так бледны, дочь моя. Вам бы следовало двинуть к Ла-Рошели, где мой сын Людовик мог бы вас навешать. – Я умоляла, даже умоляла его об этом, – со вздохом ответила Анна, – но Его Величество отказал мне. И ежели я бледна, мадам, то это от слез и одиночества. – Мой сын робок и слаб, а такие люди традиционно посещают мстительны. Он покарал вас за то, что вы вызвали сияние в очах этого пройдохи англичанина. Поверьте, повелитель пойдет с ума от ревности. Очень жалко, кстати, что ваш муж не уделяет вам интереса. Сколько раз я разговаривала ему об этом. Но вы же осознаете, он сейчас меня не прослушивает. Совсем иной глас нашептывает ему на ухо и днем, и ночью… Мария сказала то, из-за что, фактически, пригласила Анну к себе, и ее простодушная жена мгновенно проглотила наживку. – Я знаю… – бесшумно сказала она. – Этот глас все шепчет и шепчет, отравляя мозг короля и настраивая его против меня. Он поднимает в Луи все новейшие и новейшие недоверия, придумывает все новейшие и новейшие запреты… И все для такого, чтоб победить мой дух. Но его не победить, мадам! Во каждом случае, до тех пор, покуда меня поддерживает ваша дружба и привязанность ко мне! Когда Анна смахнула слезу, Мария погладила ее по плечу. Все-таки она была довольно впечатлительна… Иногда. – Дорогая моя дочь, поверьте, я ваш друг. Мы оба, я и мой сын Гастон, сочувствуем вам. С вами обращаются стыдно, и я делю ваше мировоззрение о том, кто является основным виновником только этого. – Не могли бы вы заступиться за меня? – прошептала Анна. – Король так обожает вас, мадам, он вам всем должен. Все годы, покуда он был ребенком, вы правили государством, даром служа его интересам. Он должен вслушаться к вам, ежели вы заступитесь за меня. Мария нахмурилась: – Да, Людовик должен мне всем, но он запамятовал об этом. Он даже позволил уничтожить моего скудного Кончино Кончини… О, тогда он был совершенно еще мальчиком, но, тем не наименее, осмелился пойти на это. Боюсь, он никогда не чувствовал признательности ко мне. Думаю, мой сын завидует мне, поэтому что я знаю, как нужно править государством, а он – нет. ныне же он меня вообщем не прослушивает, и понимаете отчего? Во всем повинен Ришельё! Эта змея запустила свои токсичные зубы в нас обеих! Клянусь Богом, я уже устала от этого человека! Вы требуйте меня заступиться за вас перед Людовиком? Но вследствии этого беса он не будет меня и выслушивать! Советую вам в последующий раз, когда кардинал приедет в Париж, ринуться к его ногам и умолять извинить вам Бэкингема… Клянусь, это станет куда эффективнее, чем все мои доводы, совместно взятые… – Многие мне так разговаривали, – ответила Анна. – Но я никогда не сделаю этого. Я терпетьнемогу и презираю это убожество. Этот выскочка обязан быть уничтожен! – Какие звучные слова, – усмехнулась королева-мать, – глядите, чтоб ему их не передали. – Я уже ничто и никого не опасаюсь! И… вы, мадам, сотворили этого человека! Вы возвысили его! А сейчас он перешел на иную сторону и отбросил вас, как ненужную вещица. Мадам, вы не обязаны мириться с этим. Мы обе – королевы Франции, и мы обязаны соединить наши стремления, чтоб сбросить этого человека. Одна я беззащитна. Но совместно мы можем начинать таковым препятствием на пути кардинала, которое он не сумеет справиться. – О, да, – кивнула Мария. – Мать и супруга – альянс довольно мощный, чтоб при подходящих обстоятельствах аннулировать кардинала. Это истина, дочь моя, мы обязаны слиться, вы и я! У меня имеется права требовать на том, чтоб Людовик помирился с вами. Желание мамы созидать блаженный брачный альянс сына несомненно, и я буду требовать – нет, даже спрашивать! – чтоб он снял с вас все ограничения. – Да и я могу быть можетбытьполезна, – жарко схватила Анна Австрийская. – Я встречусь с послом и заручусь помощью Испании, буду помогать вам всеми доступными мне методами, чтоб низвергнуть виновника наших несчастий в бездна, О мадам, с тех пор, как я приехала во Францию, вы постоянно были так добросердечны ко мне! Помогите мне вданныймомент, и, быть может, мы еще обе станем счастливы! – Обязательно, непременно, – пообещала Мария. – И помните, драгоценная, еще вот о чем: он не станет существовать пожизненно. Мы и ранее разговаривали об этом. Да и мой сын слаб не лишь душой, но и телом. Придет день – красивый день! – когда Франция, надеюсь, получит иного, лучшего короля, десница которого станет свободна. – Наслаждаясь итогом, произведенным ее словами, она потрепала Анну по щеке и кивнула. – Ради этого дня стоит полагаться. С ним придет конечное заключение наших заморочек. И до той поры, дочь моя, давайте объединим наши стремления для борьбы против всеобщего неприятеля! – С этого момента, – празднично заявила Анна, – мы с вами, мадам, – одно единое. И пусть кардинал де Ришельё остерегается… * * * Дальнейшие действия втомжедухе отлично популярны по творениям Александра Дюма. Двадцать третьего августа Джордж Вильерс, первый барон Бэкингем был убит некоторым Джоном Фелтоном, служившим под его истоком. Двадцать девятого октября войска кардинала де Ришельё вошли в Ла-Рошель, и британский флот убрался восвояси. Двадцать 4-ого апреля 1629 года был подписан мир с Англией, а 28 июня 1629 г. был издан эдикт, устанавливающий, что отныне гугеноты не будут обладать во Франции никаких политических прав; в замен на цитадели они получали совершенную амнистию и гарантию религиозных свобод. Казалось бы, сейчас кардиналу разрешено было облегченно вздохнуть. Но не тогда было. В Париже партия " политических католиков ", пользовавшаяся помощью Марии Медичи, выразила родное возмущение достигнутыми соглашениями. Но еще наиболее Мария Медичи была возмущена тем, что на заседании Государственного совета кардинал де Ришельё выложил родное мировоззрение о том, что политические интересы Франции требуют безотлагательной посылки войск в Италию. В Италию! На ее отчизну! Да как он посмел! Собственно Италии, в сегодняшнем понимании этого слова, тогда не было. Было немало различных королевств, герцогств и графств, в том числе Великое герцогство Тосканское и герцогство Мантуанское. Конечно, кардинал де Ришельё намеревался отправить войска не во Флоренцию, а в Мантую, но в Мантуе правили представители рода Гонзага, породнившиеся в 1584 году с родом Медичи( родная сестра Марии Медичи Элеонора вышла замуж за барона Виченцо i Гонзага). В 1611 году Элеонора погибла, спустя год погиб и ее муж, а в конце декабря 162*7 года бездетным скончался и крайний их сын. Смерть Виченцо ii Гонзага поставила кардинала де Ришельё перед необходимостью воспринимать твердые решения. На престол в Мантуе сейчас претендовали барон Неверский( избранник Франции), король Гуасталлы( избранник Габсбургов), а втомжедухе барон Савойский( с ним Испания имела контракт о разделе маркизата Монферрато). Подобные претензии в то время неизбежно приводили к борьбе. Эмиссары из Франции уверили находившегося при погибели барона Мантуанского поставитьподпись завещание, по которому подвластные ему местности переходили герцогу Неверскому. В марте 1629 года французские войска вторглись во владения барона Савойского и заставили его к союзу с Францией. Император Священной Римской империи Фердинанд ii вмешался в этот конфликт, и его войска после долговременной осады брали Мантую, принудив барона Неверского к капитуляции. Однако германские князья, неглядя на успешное правило, категорично отказались помочь этот поход, и в октябре 1630 года правитель обязан был закончить мир. В результате французской дипломатии получилось зафиксировать владения мантуанских баронов за герцогом Неверским, а попутно заполучить от барона Савойского град Пиньероль и ведомую к нему военную путь – принципиальный для Франции плацдарм на пути в Италию. Война закончилась победой Франции. Но все это случится в 1631 году, а покуда же, в декабре 1628 года, вышеназванное совещание Государственного совета обозначило конечный разрыв меж Марией Медичи и кардиналом. Дело в том, что Людовик xiii, вняв совету Ришельё, решил заняться обстановкой в Италии и собственно возглавить армию. Он провозгласил свою мама регентшей и во голове армии выступил из Парижа. Отбыл с ним и де Ришельё, а когда в сентябре 1629 года кардинал возвратился назад, королева-мать была с ним обидно холодна. Не улучшала расположения кардинала и возрастающая отвращение двадцатилетнего Гастона Орлеанского. И это не разговаривая о том, что Анна Австрийская вытерпеть не могла ироничного победителя супруга, который лишил ее какого-нибудь воздействия на муниципальные дела. * * * Обнаружив, что в альянс против него слились сходу две королевы, кардинал де Ришельё впервыйраз в жизни смутился. Обе по собственному расположению находились за пределами его власти. Это обозначало, что по отношению к ним он обязан был использовать другое орудие. Напомним, что после свадьбы Людовика xiii на Анне Австрийской дю Плесси( тогда обычный епископ Люсонский) был назначен духовником Анны. Женщины в жизни Людовика xiii никогда не игрались большущий роли. Более такого, сообразно утверждению его биографа Пьера Шевалье, повелитель " имел глубочайшие гомосексуальные наклонности " 173, какие сдерживались только его набожностью и страхом греха. Анна Австрийская скоро поняла, что ее брак не станет счастливым. И это вправду было так: брак 2-ух подростков, Арестант против их воли, из кристально политических суждений, элементарно не имел шансов быть счастливым. Девочка, ехавшая в Париж с верой на жизнерадостную и радостную жизнь, погрузилась в грустное одиночество. Король беспрепятственно пренебрегал ее, и некое время казалось, что у них так и не станет преемника. Писатель xvii века Жедеон Таллеман де Рео строчит: " До такого как она забеременела Людовиком xiv, повелитель дремал с ней чрезвычайно изредка. Это именовалось " положить подушку”, ибо традиционно королева себе ее не клала. Когда королю сказали, что королева беременна, он произнес: " Должно быть, это еще с той ночи”. Из-за всякого пустяка он воспринимал подкрепляющее, и ему нередко пускали кровь; это никоимобразом не улучшало его здоровья " 174. Но позже приключилось волшебство, и 5 сентября 1 бЗД года Анна Австрийская, к большой веселья подданных, произвела на свет дофина Людовика( грядущего Людовика xiv). В 1640 году она родила еще 1-го сына – Филиппа Орлеанского. О том, от кого родились эти детки, есть оченьмного версий. Некоторые, кпримеру, беспрепятственно указывают на кардинала де Ришельё, типо влюбленного в королеву. Не вдаваясь в детали, заметим только: а кто при дворе не был влюблен в красивую испанку? С иной стороны, как совсем верно отмечает Франсуа Блюш, тот был " очень поглощен общественными делами, очень обеспокоен собственным длинном, очень ревнив к собственной власти, чтоб дерзать расположением из-за амурных интрижек " 175. Между тем, Людовик xiii с каждым годом все более и более привязывался к кардиналу. Тот же Франсуа Блюш именует этот общественно-политический тандем " согласием, которое посреди нескончаемых случайностей содействовало единству суверена и его министра " 176. Биограф Людовика xiii Луи Тодьер заявляет, что возможности де Ришельё " превосходили возможности коннетабля, это была реальная передача королевской власти. А придворные даже поговаривали, что Людовику xiii была оставлена только одна прерогатива – врачевать золотуху " 177. А Вольтер, отмечая всемогущество кардинала, делает мнение: " Ему не хватало лишь короны " 17s. Анна Австрийская, как мы уже разговаривали, вытерпеть не могла кардинала де Ришельё. А что же кардинал? Франсуа Блюш заявляет: " Если краса Анны Австрийской и тревожила его, его дела с ней почаще только содержались в том, чтоб уговорить ее, в попытках наблюдать за ней, в неизменном влечении отвлечь ее от тоски по испанскому прошлому и изготовить большей француженкой. То имеется в главном это была политика " 179. Относительно такого, как развивались дела могущественного кардинала с Анной Австрийской, Франсуа де Ларошфуко в собственных " Мемуарах " строчит: " Все, кто не покорялся его желаниям, навлекал и на себя его нелюбовь, а чтоб возвысить собственных ставленников и сгубить противников, всевозможные средства были для него неплохи. Страсть, которая давно желала его к королеве, перевоплотился в озлобленность против нее. Королева ощущала к нему антипатия, а ему казалось, что у нее были остальные привязанности. Король был от природы ревнив, и его ревности, поддерживаемой ревностью кардинала, было бы совсем довольно, чтоб вернуть его против королевы " 180. Итак, тут все ясно. Кардинал элементарно стравил Людовика xiii с его супругой( все перипетии этого " стравливания " очень тщательно и прекрасно описаны Александром Дюма) и чрезвычайно умело свел на нет все ее воздействие. Конечно, Анна Австрийская жаждала мести и готова была вмешиваться в всякую интригу, направленную против кардинала. В 1626 году, кпримеру, она имела известие к заговору герцогини де Шеврёз и маркиза де Шале, задумавших заколоть кардинала в его летнем замке. Заговор был открыт, маркиза наказывали, а герцогиню выслали в ссылку. Кстати заявить, конкретно тогда кардинал получил преимущество ввести для охраны личных гвардейцев. Что касается Анны Австрийской, то она чуть упросила супруга не посылать ее в обитель. С Марией Медичи дело обстояло подругому. Биограф Марии Мишель Кармона именует динамику ее отношений с кардиналом де Ришельё " большим разрывом ". Сам кардинал писал: " Я – ее избранник. Это она возвысила меня, открыла путь к власти, даровала мне аббатства и бенефиции, благодаря которым из бедности я шагнул в достояние. Она убеждена, что всем я должен ей, что она вправе спрашивать от меня безусловного подчинения и что у меня не может быть другой воли, несчитая ее своей. Она не в состоянии взятьвтолк, что с такого самого дня, когда она поставила меня у руля корабля, я стал ответствен лишь перед Господом Богом и королем… Душой и разумом она тяготеет только к церковной политике. Для нее равнодушно, что Франция была бы унижена. Она не может примириться с тем, что, сражаясь с протестантизмом внутри страны, я в то же время поддерживаю альянс с ним за ее пределами… У нее претензии дамы и мамы: я помешал ей дать Монсеньору( Гастону Орлеанскому), который, увы, можетбыть, унаследует престол, преимущество на управление Бургундией и Шампанью. Я не могу предположить, чтоб защита наших пределов попала в настолько слабые руки. Она считает меня противником ее дочерей на том основании, что одну из них я выдал замуж за протестантского сударя( Карла i Английского), а с супругами 2-ух остальных – владыкой Испании и герцогом Савойским – нахожусь в состоянии борьбы. Все делит нас, и это совсем. Будущее зависит лишь от воли короля " 181. В 2-ух крайних фразах заключен основной значение. С одной, вообщем, оговоркой: всю свою жизнь кардинал станет хлопотать о том, чтоб его личная свобода смотрелась как королевская свобода, от которой зависит грядущее. Глава xviii Окончательное поражение Марии Медичи Она никогда более не возвратилась во Францию: Людовик xiii отказался выслушивать ее мольбы, восстанавливать дела с ней и ограничился, уже после ее погибели, только переносом ее останков в Сен-Дени182. Бенедетта Кравери Как могла касаться ко всему этому хозяйка Мария Медичи? Историк Ги Шоссинан-Ногаре даетответ на этот вопрос так: " Мария ощущала себя одураченной и желала лишь 1-го: достигнуть смещения де Ришельё " 183. А Франсуа де Ларошфуко в собственных " Мемуарах " строчит: " Уже тогда разговаривали о размолвке меж королевой-матерью и кардиналом де Ришельё и предугадывали, что она обязана повести к очень значимым последствиям, но предвидеть, чем это все закончится, было еще тяжело. Королева-мать поставила короля в популярность, что кардинал влюблен в королеву, его жену. Это известие возымело действие, и повелитель был им щепетильно задет. Больше такого, казалось, что он размещен изгнать кардинала и даже спросил королеву-мать, кого разрешено было бы определить вместо него во голове правительства; она, но, заколебалась и никого не отважилась именовать, то ли боясь, как бы ее ставленники не оказались королю досадны, то ли поэтому, что не успела договориться с тем, кого желала возвысить. Этот просчет со стороны королевы-матери появился предпосылкой ее опалы и выручил кардинала. Король, ленивый и робкий, боялся бремени муниципальных дел и не хотел утратить человека, способного сбросить с него этот груз " 184. Кардинал же, получив в родное приказ довольно времени и нужные средства, смог разделять горячность короля и защитить себя от происков его мамы. При этом, по словам Франсуа де Ларошфуко, " еще не ощущая себя в мощах победить ее, он не упустил ничто, что могло бы ослабить ее состояние. Она же, со собственной стороны, сделала вид, что чистосердечно помирилась с ним, но нелюбовь к нему затаила совсем " 185. Шанс для решительного мщения представился кардиналу в 1630 году, когда повелитель чуть не погиб от дизентерии. По свидетельству все такого же Франсуа де Ларошфуко, повелитель занемог " так щекотливо, что все сочли его заболевание безнадежной " 186. В самом деле, 22 сентября у Людовика поднялась температура, и он был уложен в кровать. Мария не отступала от него. Жар усиливался, ежедневные кровопускания ничто не давали, и доктора начали основательно бояться за его жизнь. Людовик попросил собственного духовника заявить, не погибает ли он, и отец Сюффрен дал взятьвтолк, что некие основания для беспокойства вправду имеется. Собрав все силы, повелитель исповедался и попросил о крайнем причастии. Двадцать девятого Людовику стало еще ужаснее, и он приготовился к погибели, помирившись с мамой и попросив дать собственным подданным, что просит у них помилования. Доктора не были убеждены, что повелитель доживет до последующего дня… Вокруг лишь и разговаривали, что во всем повинен кардинал де Ришельё, что это он подверг угрозы жизнь короля, настояв на экспедиции в Италию. Придворные гадали, каким станет состав Совета после погибели короля и восшествия на трон Гастона. Сможет ли Анна Австрийская вылезти за него замуж? Будет ли Ришельё выслан в ссылку, заточен в тюрьму или же казнен? Но… Людовику внезапно стало лучше. * * * Убедившись в том, то угроза избегала, Мария попробовала побеседовать с ним. Для помощи она брала с собой Гастона, до накачав его наставлениями типа " Будь тверд, ценный мой паренек " или " Мы знаем, что желаем, и, зарекаюсь Богом, добьемся этого ". – Я буду тверд, как гора, – посулил Гастон. В собственной мстительной решимости убить неприятного им кардинала они были потрясающе схожи друг на друга Людовик ощущал себя еще чрезвычайно слабым. Когда он возник, Мария шагнула навстречу, и они прохладно поприветствовали друг друга. Гастон поцеловал старшему брату руку, но так, что это смотрелось быстрее как обида, а не как поклонение. Побагровев, повелитель устремил собственный взор на мама. – Мне бы хотелось, чтоб наш беседа был приватным. Как у мамы с сыном и как брата с братом. С позволения Вашего Величества, конечно… – Да, да, я разумею, – кивнул Людовик. – Но в этом случае прошу вас понизить накал воинственности. По вашему лицу я вижу, что вы озлоблены. Вижу втомжедухе, как недоволен Гастон. Клянусь, я сыт по гортань схожими сценами! После этого Людовик погрузился в кресло и уставился на личные туфли, что делал постоянно, когда шибко беспокоился. Мария подошла к нему. Рядом с ней повелитель смотрелся таковым ничтожным, что у нее появилось желание как следует встряхнуть его, чтоб привести в эмоция. – Ваш брат несчастен, так как с ним обращаются пристрастно, – произнесла она. – И я… я также несчастна. Людовик поднял голову. Глаза его были полны тоски. – Мой брат, барон Орлеанский, чем лишь не обладает – городками, поместьями, огромным состоянием. Он может делать все, что ему вздумается. Что же ему еще от меня нужно? – Я хочу жениться на Маргарите Лотарингской, сестре барона Карла Лотарингского, – заявил Гастон. – И я требую вашего разрешения на то, чтоб я сам мог изготовить отбор! – А еще, – схватила Мария, – у Гастона обязаны быть цитадели, и он обязан заполучить правление над Иль-де-Франсом, Суассоном, Куасси, Шарни, Лионом и Монпелье. – А что еще? – поинтересовался повелитель. – Брачный альянс с дамой, отец которой меня терпетьнеможет, наиболее ключевые цитадели в моем королевстве… Почему бы вам не востребовать и мою корону в придачу? Ведь конкретно этого вы и добиваетесь! – Он быстро поднялся на лапти. – Мой протест – нет! Нет и еще раз нет! – Стойте! Толстые пальцы Марии ухватили Людовика за рукав. У нее снова не вышло обращаться тихо. Ненависть к старшему сыну вспыхнула в ней с новейшей силой. – Вы пренебрегаете просьбами Гастона, как какбудто он какое-то убожество, тогда как он – ваш преемник. И еще рассуждаете о короне Франции! Глупец, как просто было бы содрать ее с вашей головы, ежели бы мы конкретно этого добивались! Вы говорите о жадности и измене Гастона! Лучше задумайтесь о том, как он вам предан, как отверг обольщение брать все, попросив вместо этого так недостаточно. Послушайте меня! Требования Гастона – это одно, но сейчас займемся вторым, не наименее принципиальным. Ришельё всееще у власти. Я ждала… Я была терпелива… Но сейчас я заявляю, что вы элементарно должны освободиться от него! Иначе решетка меж нами не станет! Голос королевы-матери был слышен извне, даже неглядя на прикрытые двери. – Ах, вот как?! – крикнул Людовик. Мария изумлённо смолкла. А ее старший сын, все наиболее распаляясь, продолжал: – Никого не заботит положение моего духа и здоровья! Вы все не даете мне спокойствия ни днем, ни ночкой! Вы непрерывно требуете бог известие что! Вы оскорбляете и высмеиваете меня, побуждая брата делать то же наиболее! Но я отвергаю ваши запросы! Абсолютно все ваши запросы! И Ришельё, нравится вам это или нет, остается при мне… – Не в мощах совладать с наплывом эмоций, Людовик стал заикаться: – Если бы вы… вы… вы… чувствовали хоть какую-то привязанность ко мне… Если бы хоть не… не… мало подумали о моем благополучии… Вы не захотели бы раз… разлучить меня с кардиналом… – Ваш кардинал – предатель! – радикально заявил Гастон. – Он служит лишь самому себе! Он набивает карманы и закрепляет свою администрация! Послушайте меня, повелитель, настало время избирать: или мы, или он. Мы с мамой отказываемся вытерпеть его бесцеремонные вмешательства в наши дела. Он обязан выйти! – Да, а ежели он не уйдет, – опять закричала Мария Медичи, – уйду я! – Из ее глаз хлынули слезы, а из уст полились оскорбления. – Неблагодарный сын! Я делала для вас все, что могла! Долгие годы после погибели супруга я берегла корону на вашей голове! Я дала вам свою жизнь, и удивительно же возмездие? Где признательность и влюбленность, какие вы должны обнаруживать по отношению ко мне? Их нет! Зато вы беспрепятственно предпочитаете этого выскочку, этого малого интригана-предателя! И кому предпочитаете? Собственной мамы! Людовик безмолвствовал. Глядя на искаженное злобой лицо, он внезапно ощутил невероятную утомление. Его винят в том, что он выбрал кардинала де Ришельё собственной матери… Но Ришельё никогда не давал ему предлога ощущать себя мальчиком в одежде короля. Кардинал не обременял его заботами и не подчеркивал свою роль и смысл. Он… он был как подушка меж ним, владыкой, и двором, с которым нужно быть настороже… Людовику внезапно стало светло, как верны нарекания мамы: он вправду предпочитал ей Ришельё. И не лишь ей, но и всем остальным… – Так вы прогоните его? – продолжала требовать Мария. – Пообещайте, что этот бес во плоти уже завтра станет находиться в Бастилии! – Если вы не сделаете этого, брат, – поддержал мама Гастон, – то я знаю, как себя отстоять. – А я покину двор и вас раз и совсем! – топнула ногой Мария. Людовик заколебался. Так живо этот вопрос никогда не вставал. – Умоляю, – внезапно произнес он, – из-за меня, извините кардинала и возвращайте ему родное благосклонность. Я согласен. Ты, Гастон, получишь подходящую тебе жену. Если настаиваешь, то и Иль-де-Франс также. Но, прошу, перестаньте гнать кардинала… – Никогда! – радикально заявила Мария. – Никогда! – как эхо, повторил Гастон. – Будете обращаться этого ничтожества, и вас покинут все, даже крайние товарищи, – пригрозила королева-мать и сделала шаг в сторону сына; тот непроизвольно отшатнулся. – Ну же, каковой ваш протест? Мы ожидаем! У Людовика разболелась башка, и он уже готов был скинуть, но все же он одолел минутную бессилие: – Ришельё остается, мадам. Это мое конечное заключение. Повернувшись, он подошел к дверям и постучал по ним тростью с золотым набалдашником. Дверь тут же отворилась, и повелитель оказался в окружении собственных приближенных. Почувствовав себя в сохранности, он еще раз повернулся, сделал поклон и оченьбыстро удалился. – Лжец, лгун! – закричала ему вдогон Мария и выругалась по-итальянски. Потом она обратилась к Гастону: – Нас не заставят свернуть с пути, сын мой. Мы осуществим наш чин. Пойдем и обсудим наш последующий шаг в данной забаве. Возможно, кровавой забаве – не исключено и такое… Они еще дождутся… Этот его возлюбленный кардинал… Мы с ними покончим, а Людовик еще не раз пожалеет, что встал на его сторону… * * * От досады Мария искусала себе все губки. – Он отказал нам… Не могу в это поверить… А таккак я так полагалась, что один-единственный раз Людовик поступит, как реальный мужчина… – Опустившись в кресло, она принялась обмахивать себя веером; щеки ее стали багрово-красными. – Он какбудто обручен с этим мерзавцем Ришельё… – Их разрешено разлучить лишь силой, – произнес Гастон, и его лицо озарилось торжествующей ухмылкой. – Я хочет съехать из Парижа, тронуться в Орлеан и там приподнять родное знамя! Я пошлю письма всем изгнанным принцам, и мы объявим войну Ришельё. Другого пути у нас нет! – И Испания поможет нам! – огласила Мария, а хозяйка подумала, увлеченно смотря на младшего сына: " Вот мужчина с реальным нравом. Он достоен быть владыкой Франции! " После короткой паузы она добавила: – Надо быть чрезвычайно аккуратными, Гастон. Если этот бес пронюхает о наших планах, нам не разрушать головы. * * * Многие свидетели тех событий говорят, что Медичи уже издавна готовила отставку кардинала де Ришельё. Более такого, когда ее старший сын балансировал меж жизнью и гибелью, она приняла заключение заключать кардинала, ежели повелитель умрет, и заточить в лионскую тюрьму Пьер-Ансиз, поручив присмотр за ним Шарлю д’Аленкуру, коменданту Лиона. Но… Людовик совладал с заболеванием. А попытка давления на него провалилась. И тогда она решила еще раз побеседовать с сыном. – Мне жалко, – вкрадчиво произнесла она, – что наша предшествующая встреча была настолько драматичной. Как любящая мама, я не желаю входить с вами в борьбу. Но… ежели и вы хоть мало любите меня, отбор обязан быть сделан… Кардинал или я… Когда их разговор( на этот раз с оку на глаз) достигла наивысшего накала, в комнату без стука вошел Ришельё. Его, естественно же, предупредили о визите Марии, и он сообразил, что повелитель, ослабленный заболеванием, под натиском данной лукавой дамы может заместить родное заключение. Рассказывают, что Медичи, увидев кардинала, пришла в гнев и обрушила на него шквал оскорблений. Ришельё типо свалился на колени и зарыдал. Еще разговаривали, что он выразил подготовленность напублике выложить свою признательность королеве-матери за то, что она для него сделала. Ни на кого из бессчетных мемуаристов вполне положиться невозможно, но почтивсе говорят, что Ришельё все-же попросил отставки, и вышло это 10 ноября 1630 года. Людовику с трудом получилось унять мама, и он повелел кардиналу выйти. Очевидцы говорят, что, отправляясь в свои покои, он сделал вид, что не увидел Ришельё, послушно ждавшего его во дворе. Окружению королевы-матери показалось, что победа Марии Медичи несомненна. Вроде бы так считал и сам Ришельё и даже готовился съехать из Парижа. Но на самом деле все смотрелось некотороеколичество подругому. – Что мне делать? – обратился к кардиналу повелитель. – Она же моя мать… Ришельё, спасите мне, дайте комитет, как поступить… На очах короля проступили слезы. Он кинулся в кресло, и взялся нервозно тереть колени. – Сир, задумайтесь о собственном расположении, – глас кардинала был полон жалости. – Ваш брат терпетьнеможет вас. Боюсь, ваша администрация в угрозы. – Я знаю, я знаю! Но моя мать… Она же не станет помогать заговорщикам? Слова ничто не стоят, Ришельё. – Увы, – вздохнул кардинал. – Позвольте мне напомнить вам кое-что? – Да, конечно… – Когда Гастон женился на герцогине де Монпансье, он получил огромное приданое. И где оно сейчас? Я слышал, ваша мама продала кое-что и отдала Гастону средства на покупку оружия… Людовик застонал. Его мама поддерживает возмущение против личного сына! Понятно, отчего ей охото освободиться от кардинала. Устранив Ришельё, они уничтожат и его, короля Франции… Скорее только, отравят… Во Флоренции, на отчизне мамы, так постоянно избавлялись от неугодных. Ее необходимо остановить… Срочно… Всеми доступными способами… – Ришельё! – Да, сир? – Мою мать… невозможно бросать на воле. Но как это изготовить? Людовик встал. Его лицо было мрачно. – Прикажите ее двору тронуться в Компьень, – произнес кардинал. – Об остальном я позабочусь сам. Я поступлю с Ее Величеством так, как ежели бы она была моей мамой. – Да станет по вашей воле… Но… невозможно ли ускорить? Я уже более не могу… – Поверьте, сир, не пройдет и недели, как все кончится, и вы станете в существенно большей ступени владыкой Франции, чем вданныймомент. * * * Был таковой беседа или нет, буквально заявить нереально. Важно иное: ситуация внезапно повернулась в самом неожиданном ракурсе. Король( и это исторический факт) призвал кардинала к себе и объявил ему о собственном решении: он хочет отстоять его от клики, пользующейся милостью Марии Медичи. Дальше – более. Людовик отверг просьбу Ришельё об отставке и произнес, что советы кардинала для Франции наиболее ценны, чем советы вдовствующей королевы. Потом он произнес, что источник зла – не хозяйка Мария Медичи, а ее свита, с которым он хочет разделаться в наиболее ближайшее время. Король пригласил к себе министров и муниципальных секретарей. Самые бешеные любители Марии были сняты со собственных постов и отправлены в изгнание. Этот день вошел в историю как День одураченных. В самом деле, 10 ноября судьба( а то и жизнь) кардинала висела на волоске, и его враги уже торжествовали победу, all ноября почтивсе из них были отправлены в тюрьмы. Вернемся снова к событиям 10 ноября. Сначала Мария оскорбила племянницу кардинала де Ришельё, которую согласилась взять в состав собственных фрейлин, а потом и самого кардинала, сумевшего по потайному ходу угодить в кабинет, где говорили Их Королевские Величества. Франсуа де Ларошфуко в собственных " Мемуарах " ведает: " Когда повелитель затворился одиннаодин с королевой, она снова стала апеллировать на кардинала и огласила, что не может более вытерпеть его у кормила страны. Понемногу оба собеседника начали горячиться, и внезапно вошел кардинал. Королева, увидев его, не могла задержать собственного раздражения: она принялась упрекать его в неблагодарности, в предательствах, какие он сделал по отношению к ней, и запретила ему появляться ей на глаза. Он пал к ее ногам и пробовал умерить ее собственной покорностью и слезами. Но все было безуспешно, и она осталась упрямой в собственной решимости " 187. Казалось бы, для Ришельё все было довольно, и Мария, уверенная в собственном сыне( что он никогда не предпочтет ей кардинала), беспрепятственно стала торжествовать свою победу. Слух об опале де Ришельё распространился чрезвычайно скоро, и практически никто из придворных уже не колебался в том, что первый министр совсем низложен. Но повелитель, которому хотелось слыть человеком правосудным, решил, что правительство для него означает более, чем личная мама. А государству нужен был таковой человек, как кардинал де Ришельё. Конечно, схожее заключение было сложным для короля. И можетбыть, оно было бы иным, не пренебреги Мария советами не бросать сына одиннаодин с его извечной неуверенностью. Но… Король жил в Версале, тогда маленьком охотничьем замке, и Мария не сумела пересилить себя, чтоб желая бы на время переселиться в Версаль. Жизнь без обычных удобств казалась ей нестерпимой, и настолько умный комитет был отвергнут. Ришельё же, ловко завладев волей короля, принудил его взять то заключение, которое было принято. В итоге кардинал, который, как говорят некие, уже готовился спрятаться в одной из крепостей, остался на собственном месте, а вот на его врагов посыпались расправы одна ужаснее иной: жемчужина Лотарингская, инфанта де Конти, дочь барона Генриха де Гиза, организатора убийств гугенотов в Варфоломеевскую ночь, и Карл iv Лотарингский, барон де Гиз, ее брат, были изгнаны из Франции; Франсуа де Бассомпьер, отличившийся при осаде Ла-Рошели и ставший маршалом, попал в Бастилию; хранителя печати Мишеля Марильяка, ставленника королевы, посадили в тюрьму, где он оставался до самой погибели, а его брату, маршалу Луи де Марильяку, отрубили голову на Гревской площади. Этот печальный перечень разрешено было бы продлить. За многими не было никакой вины, несчитая недалекости к Марии Медичи. Франсуа де Ларошфуко, отец которого также пострадал, в собственных " Мемуарах " констатирует: " Столько пролитой крови и столько исковерканных судеб сделали правление кардинала де Ришельё неприятным для всех. Мягкость регентства Марии Медичи была еще памятна любому и все вельможи королевства, видя себя поверженными, считали, что после прежний свободы они впали в pa6ctbo " 188. * * * Двадцать третьего февраля 1631 года Мария Медичи занималась собственным утренним туалетом. Дело происходило в Компьенском замке, в семидесяти километрах к северо-востоку от Парижа; королева-мать готовилась к поездке в столицу, желая еще раз побеседовать со старшим сыном. Неожиданно ей огласили, что прибыл кардинал де Ришельё. Сказать, что она была удивлена, – ничто не заявить. Взаимные приветствия дались обоим с видимым трудом. – Мадам, – вкрадчиво начал кардинал, – в стране издавна уже проистекают странноватые действия, и я размышляю, чрезвычайно быстро Франция станет аплодировать решению, которое мы вконцеконцов приняли… – Не разумею, что вы желаете заявить. – Она пыталась произносить тихо, но было следовательно, что слова кардинала беспокоили ее. – Я прибыл в Компьень, чтоб заявить вам: королевство устало от нескончаемых войн и заговоров. Они водят Францию к катастрофе, и мой долг – решать конец этому. – Я отказываюсь воспринимать вас, месье… – Я прибыл, мадам, чтоб заявить вам: один из нас обязан доставить себя в жертву, чтоб отдать путь иному. Надеюсь, вы догадываетесь, кто обязан? – Что-о?! Вы говорите это мне, представительнице большого рода Медичи, королеве Франции, вдове короля Генриха! Да кто вы таковой? В протест кардинал только высокомерно ухмыльнулся. – О вашем визите, мсье, – продолжила Мария Медичи, – обязательно станет доложено моему сыну. А сейчас соблаговолите выйти. – Одну минутку, мадам. Мне необходимо дать вам еще некоторые постановления. – Распоряжения?! Мне?! – Королева-мать в бешенстве поймала серебряный колокольчик, чтоб начать охрану. В дверях возникли два рослых гвардейца. – Немедленно вышвырните отсюда этого человека! Немедленно! Вон! – Мадам, неужели вы до сих пор ничто не сообразили? – тихо сказал кардинал. – Речь идет о вашем аресте. И это более не ваши гвардейцы. – Изменники! – затопала ногами Мария. – Какой стыд! Какая подлость! Узнаю ваш манера, государь кардинал! – Успокойтесь и выслушайте меня, – продолжил де Ришельё. – Вам необходимо съехать как разрешено далее от Парижа. Прежде только в целях вашей же сохранности, а втомжедухе, чтоб снабдить сохранность тем лицам, судьба которых вам небезразлична. – Кого вы имеете в виду? Все и так уже или уничтожены, или находятся… – Вам нужно взять эти условия, мадам, – оборвал ее кардинал. – Отвратительное убожество, да будь ты проклят! – выкрикнула королева-мать, разумея, что противодействие напрасно. * * * Конечно же, кардинал имел в виду Гастона Орлеанского, младшего сына Марии Медичи, всееще считавшегося престолонаследником( до рождения Людовика xiv еще оставалось 7 лет). Понятно, что у Гастона были трудные дела с венценосным братом. Понятно втомжедухе, что его судьба не могла быть безразлична его мамы. Как зрим, кардинал де Ришельё постоянно бил буквально в мишень. В начале 1630 года Гастону было 20 два года. Он был прекрасным юным человеком, ветреным и опасным, но в мерку ласковым. Всем было светло, что его видное примирение с братом не могло продолжиться продолжительно. Сам он отлично разумел, что его шансы заполучить желанную корону( при отсутствии деток у Людовика) довольно значительны. В его власти было развязать гражданскую войну. И он полностью мог полагать на помощь со стороны старенькой аристократии. Тридцатого января 1631 года, посетив кардинала де Ришельё, Гастон брал обратно родное предписание дружбы. Сначала он отправился в Орлеан, а потом, чрез некотороеколичество месяцев, возник в Безансоне, находившемся под управлением испанцев. Кардинал де Ришельё поднял тревогу и доложил обо всем королю. В принципе, беседуя с Марией Медичи, кардинал не блефовал: сейчас судьба Гастона Орлеанского была в его руках. Марии, обожавшей Гастона и готовой из-за него на все, ничто не оставалось, как покориться. Местом ссылки ей был предложен маленький поселок Мулен. Оскар Егер в собственной " Всемирной летописи " строчит: " Людовик xiii, робкий, сознававший свою умственную зависимость, слабый и телом и духом, далековато не речистый, разумел, но, амбиция собственного сана, ощущая в то же время надобность опоры в человеке сильном, который был бы способен один идти угнетение правления, делаяупор на собственный ум и силу воли. Согласившись с соображением собственного министра, Людовик внеспредложение собственной мамы переехать в Мулен. Попытки примирить ее с сыном были напрасными. Вместе с ней покинул двор и барон Орлеанский " 189. Мария согласилась тронуться туда, но попросила, чтоб ей позволили некое время пожить в Невере, покуда Мулен не станет очищен от свирепствовавшей там заразы, а здешний замок не отремонтируют должным образом. Совет дал ей такое позволение, но она все одинаково выбрала остаться в Компьене. Когда 20 марта 1631 года Людовик написал ей, что Мулен вполне готов к приему Ее Величества, она снова нашла массу отговорок для такого, чтоб задержать собственный отъезд. Кардинал де Ришельё подсказал королю, что его мама, можетбыть, готовит побег. * * * Собственно, это было в ее манере. Мария находилась на границы уныния. Попытки хоть когда-то повлиять на Людовика ни к чему не привели. Почему? Да поэтому, что любой раз на пути королевы-матери оказывался " этот гадкий " де Ришельё! Иногда, уступая приступам ярости, она проклинала себя за бессилие. Иногда практически выла от осознания, что упустила момент, когда разрешено было проткнуть " отвратительного Ришельё " кинжалом, как делали в ее близкий Флоренции. Мария очень ненавидела кардинала и не могла с этим существовать. Такую нелюбовь может одолеть лишь амнистия, но ни о каком помиловании не могло быть и речи! Вечером 18 июля 1631 года она все же покинула Компьень. Местная защита проморгала побег. На первых порах Медичи намеревалась остаться во Франции, в приграничном городе Ла-Капель, у друга ее любимого сына Гастона маркиза де Варда, который посулил ей приют. Но о планах королевы стало понятно кардиналу де Ришельё. Опасаясь вероятного преследования, Мария( в свою очередность оповещенная) была обязана перерезать рубеж. Вечером 20 июля она прибыла в Авен, ближний град на принадлежавшей испанцам местности, а позже отправилась в испанские Нидерланды – поначалу в Моне, а потом в Брюссель. Оскар Егер в собственной " Всемирной летописи " констатирует: " Завязалась новенькая испанская интрига: королева-мать бегала из Компьени, где жила под собственного рода наблюдением, в Испанские Нидерланды " 190. Людовика весть о бегстве мамы повергла в кошмар. Как знается, он сходу же пал духом, постановив, что раз мама на воле, то она обязательно отомстит ему. Уж он-то знал, что она способна отомстить… Одновременно пробудились и веры противников кардинала де Ришельё. Сам кардинал, казалось, отнесся к сообщению о побеге королевы-матери совсем равнодушно. Если он и показал какие-то ощущения, какие разрешено говорить как боязнь, то только в связи с тем, что Гастон Орлеанский снова выступил против собственного брата, получив помощь нескольких баронов, собравших свои отряды в Лангедоке и готовых к походу на Париж. Находясь в Брюсселе, Мария писала Людовику возмущенные письма, оговаривая де Ришельё во всех мыслимых и нереальных грехах. Она даже обратилась в парижский парламент с призывом осудить кардинала за узурпацию власти в стране. В итоге Людовик был обязан выступить перед судьями и опровергнуть утверждения собственной мамы. Историк Энтони Леви строчит: " С этого момента жизнь Марии Медичи перевоплотился в грустную повесть об утраченных иллюзиях, бесславном угасании и бедности. Нигде ей не были готовы дать приют навечно – ни в Нидерландах, ни в Англии, ни в Германии. Людовик xiii урезал затраты на ее содержание и так и не позволил ей возвратиться во Францию, даже когда она оказалась в стесненных денежных обстоятельствах в Кёльне; такое заключение было одобрено Королевским советом в 1639 году " 191. * * * Гастон Орлеанский тем порой набрал армию и, обретя союзников, в том числе в лице барона де Монморанси192, известного собственной отвагой и многочисленными победами, вступил в бой с армиями короля и кардинала де Ришельё. Но на деле войска Гастона, пусть и бессчетные, оказались только только " разношерстным сборищем валлонов, испанцев и французских дезертиров " 193. Реальность скоро расставила все по собственным местам. Достаточно заявить, что Гастон, изредка проявлявший трезвый значение, внезапно двинул войска на три дня ранее, чем было договорено с искусным Генрихом де Монморанси. Силы испанцев сконцентрировались на границе с Францией. Но до успеха восстания в Лангедоке входить в войну они не намеревались. В окончательном счете убежденность кардинала в успехе оправдалась: как бы французы ни сожалели о грозном правлении собственного главного министра и об обращении короля с мамой, им еще меньше нравился альянс Марии Медичи с младшим сыном, грозивший повернуться вторжением в страну армии наемников. Первого сентября 1632 года две армии встретились в битве при Кастельнодари. Королевской армией командовали маршалы Анри де Шомберг и Жак де Ла Форс. Бунтовщиками – барон де Монморанси и Гастон Орлеанский. Войска короля начали стеснять людей Гастона, и он постыдно бегал с поля боя, оставивив в полном хаосе свои силы. Герцог де Монморанси был некотороеколичество раз ранен и взят в плен. Военная кампания кончилась совершенной победой Людовика xiii и кардинала де Ришельё. Тем, кому получилось нестись и кто мог бы поддаться искушению опять собраться под знаменами Гастона, был преподнесен урок в облике общественной экзекуции барона де Монморанси. Это был один из самых родовитых дворян Франции. Он не принадлежал к конкретным соперникам кардинала, но, на беду, находился под мощным воздействием собственной супруги, а та была сторонницей Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Фактически конкретно она, как это часто случается в летописи, подтолкнула супруга к гос измене. Когда истекающий кровью барон был взят в плен, во французском сообществе полагались, что, учитывая его высочайшее возникновение, он станет прощен. К Людовику xiii и кардиналу де Ришельё поступали бессчетные ходатайства о помиловании. Но кардинал заявил: – Нынешнее состояние дел таково, что диктует надобность в огромном уроке. " великий урок " был преподнесен 30 октября 1632 года – барон де Монморанси, еще не оправившийся от приобретенных ранений, был казнен. Казнь произвела мощное воспоминание, таккак стиль шла о дворянине, чья родословная велась с x века. По собственному расположению барон шел сходу после принцев крови, к тому же он был молод( только 30 7 лет), прекрасен, известен и даже обожаем, но постоянно таковой неуверенный повелитель внезапно показал совершенную солидарность со собственным главным министром. А ходатаям за жизнь мятежного барона он ответил: – Я не был бы владыкой, ежели бы позволил себе обладать собственные ощущения. Вслед за этим полетело много и остальных голов. В тюрьмах оказались почтивсе знатные лица Франции. Те же, кому Людовик и кардинал де Ришельё не смогли представить настоящих нареканий в измене, были устранены при поддержке королевских указов, по которым в те эпохи разрешено было без суда и следствия кидать за сетку на хотькакое численность лет. Охваченный паникой Гастон Орлеанский убежал – поначалу в испанский Франш-Конте, а потом в Лотарингию. * * * Когда Мария Медичи, находившаяся в это время в Брюсселе, основательно заболела, она потребовала Франсуа Вотье, собственного собственного доктора, которого кардинал де Ришельё кинул в Бастилию. Ей, несомненно, было отказано в самой твердой форме. Несчастная дама уже готова была наложить на себя руки от бессилия. Заливаясь слезами, она позвала к себе собственного астролога Масали, сопровождавшего ее в изгнании. – Скажи, Масали, что ты размышляешь о доле моего сына Гастона? – спросила она. – На его звезде видимы капли крови, благородная королева, но это не значит, что он умрет. – О! Ты желаешь заявить, что он не погибнет в борьбе за свои и мои законные права? – Нет, с ним все станет отлично, мадам. Но вот кардинал де Ришельё… – Что кардинал де Ришельё? – встрепенулась Мария. Астролог углубленно вздохнул: – Луна в доме Близнецов, Афродита противостоит… – Нет, так тщательно не нужно. Скажи только, что ожидает этот стыд Франции. – Он быстро умрет. – Он умрет! – отрадно воскликнула Мария. – Это убожество умрет! О, Масали, ежели это случится, можешь умолять у меня всевозможные заслуги! Он умрет! Умрет… – Опустошенная, королева-мать свалилась в кресло. – А сейчас рукипрочь меня, Масали. Я так устала, и мне нужен отдых… Обращаясь к звездам, астрономы нередко упускают из виду, что на земле действуют свои законы. Масали не был политиком и поэтому не мог просчитать, что кардинал де Ришельё, как лишь Мария пересекла рубеж и оказалась на испанской местности, сделал все, чтоб нейтрализовать Гастона Орлеанского, находившегося в Лотарингии. С политической карьерой Гастона было покончено. В конце концов он женится на Маргарите Лотарингской, сестре местного барона Карла iv, и умрет в феврале 1660 года, в возрасте пятидесяти 1-го года, когда во Франции уже станет править сын Людовика xiii и Анны Австрийской194. * * * В августе 1631 года Гастон приехал к Марии Медичи в Брюссель. Местных правителей, давших им приют, издавна уже раздражали конфликты меж теми, кто оказался в изгнании, присоединившись к Марии и ее сыну. Сама Мария чуть ли не любой день сочиняла письма с длинным списком нанесенных ей обид, какие отправляла Людовику и всем посольствам в Европе. Больше только грязи было вылито на голову кардинала де Ришельё, да и королю довольно досталось. В некий мерке ей получилось насытить жажду мести, но она уже не могла воздействовать на европейскую политику. Мария была изгнанницей, а почему с ней никто уже не числился. Обычно въедливый в том, что касается содержания заключенных, кардинал преднамеренно глядел через пальцы на " шалости " королевы-матери. Она уже не представляла для него суровой опасности. Более такого, она даже сыграла ему на руку, убежав из Компьеня, ибо в провинциальном Брюсселе была на содержании испанской казны. Что касается Гастона, то он, оказавшись в настолько неблагоприятных для него обстоятельствах, скоро зачах. Он привык существовать на широкую ногу, и сейчас ему катастрофически не хватало средств, а на финансовую помощь со стороны мамы не было никакой веры. К тому же Мария полезно действовала ему на нервы. В итоге Гастон сделал вывод, что конкретно мама стала ключевой предпосылкой его бедственного расположения: таккак у него и идеи не было видоизменять старшему брату-королю – во все это, мол, втянула его мама. Именно в таком духе он и написал письмо Людовику, в завершении попросив у него разрешения возвратиться на отчизну. Но ежели Мария Медичи была " фигурой из прошедшего ", то преемник престола оставался источником неизменной волнения. Кардинал де Ришельё( да и не лишь он) разумел: ежели Людовик умрет, то конкретно Гастона призовут во Францию, чтоб брать корону. К тому же, где бы ни возникал барон Орлеанский, он постоянно оказывался в центре беспорядков. За таковыми людьми нужен неусыпный контроль, а почему трезвый значение подсказывал кардиналу, что удерживать Гастона в Париже, вне воздействия мамы и ее товарищей, куда спокойнее. В итоге Гастону было объявлено, что он прощен; крометого барон Орлеанский получил гигантскую сумму – полмиллиона ливров. В сентябре Гастон уехал из Брюсселя, даже не попрощавшись с мамой, и помчался в Сен-Жермен, где, упав к ногам брата, признал все свои ошибки и заверил, что отныне станет настоящим ином и его, и кардинала. Как зрим, Гастон кинул " дело мамы так же бессердечно, как и товарищей по восстанию " 195. При встрече Анна Австрийская именовала Гастона предателем и с тех пор пыталась избегать его сообщества. * * * Между тем церковная Франция стала функциональным союзником протестантской Швеции и германских стран, какие восстали против габсбургского правителя Фердинанда. " Таким образом, политика Франции вошла в неминуемый конфликт с интересами Испании. В движение крайних 2-ух лет повелитель Швеции Густав-Адольф показал себя наибольшим полководцем в Европе, а правитель Фердинанд потерпел серию таковых ожесточенных поражений, что битва гремела уже на границах Эльзаса. И неглядя на то, что Густав-Адольф умер в сражению при Люцерне196, требовалось немедленное вмешательство испанских Габсбургов, чтоб избавить Империю от распада. По условиям Шведского контракта французские войска сражались бок о бок с союзниками, следуя политике Ришельё, имевшей целью взорвать могущество Испании и Империи, возвысив тем самым воздействие Франции так, чтоб она стала ключевой силой в Европе. Поддержка Испанией Марии Медичи и жалкого восстания Гастона так взбесила короля, что он согласился на альянс с Голландией против Испании. В протест Испания огласила Франции войну, и ее войска вторглись в Пикардию " 197. Так начался франко-шведский период известной Тридцатилетней борьбы в Европе, продолжавшейся, то разгораясь, то утихая, с 1618 года. В1635 году Франция огласила войну Испании. В конфликт втомжедухе были вовлечены герцогство Савойское, герцогство Мантуанское и Венецианская республика… Когда земля перебросила свои войска в Германию, начались грабежи народонаселения, приэтом со стороны обеих армий, народонаселение ответило партизанской войной… С 1638 года в борьбе обозначился очевидный перелом в выгоду антигабсбургской коалиции. На последующий год шведы вторглись в Богемию, а голландский адмирал Мартин ван Тромп уничтожил испанский флот у Гравелина и в проливе Ла-Манш. Осенью 1640 объединенная франко-шведская войско сделала удачный поход в Баварию. Эта мерзкая битва, популярная даже фактами каннибализма, вызванного ужасным голодом, станет длиться до октября 1648 года, то имеется до момента подписания Вестфальского решетка. Согласно его условиям Франция получит Южный Эльзас и лотарингские епископства Мец, Туль и Верден, земля – Западную Померанию и герцогство Бремен, Саксония – Лузацию, область в средней Германии меж Одером и Эльбой, Бавария – Верхний Пфальц, а Бранденбург – Восточную Померанию, архиепископство Магдебург и епископство Минден. Будет втомжедухе признана самостоятельность Голландии. Война же меж Францией и Испанией, не пожелавшей выводить мир без удовлетворения требований опальной Марии Медичи и отстранения от власти кардинала де Ришельё, продолжится еще одиннадцать лет и кончится Пиренейским миром 1659 года. Итогом только этого будет окончание эры главенства Габсбургов в Европе. Ведущая роль в европейской политике, как и грезил кардинал де Ришельё, перейдет к Франции. Но это станет еще чрезвычайно и чрезвычайно нескоро. * * * В четырехстах с бесполезным километрах к северо-востоку от Парижа располагаться старый германский град, обеспеченный воспоминаниями и историческими монументами. Город этот стоит на Рейне, на реке, которая по утрам обволакивает его непроглядным туманом. Две сотки церквей устремляют в небо свои кружевные вышки и шпили. В этом городке родились или длительное время жили такие популярные личности, как римская императрица Агриппина, повелители франков Хлодвиг и Карл Мартелл, ученый-теолог Фома Аквинский и почтивсе остальные. Это – град Кёльн. На одной из самых старых улиц Кёльна, недалеко от храма Святой Маргариты, в xvii веке стоял дом, принадлежавший семье известного фламандского живописца Питера Пауэла Рубенса, родившегося 28 июня 1577 года. Его предки, Ян Рубенс и Мария Пейпелинкс, жили в Зигене, в германской периферии Вестфалия. За 9 лет до рождения Питера Пауэла они бегали из собственного родного Антверпена, спасаясь от религиозных гонений. Отец грядущего художника симпатизировал протестантскому учению Кальвина, а это числилось опасной ложью в стране, контролировавшейся испанским королем-католиком. Итак, предки Рубенса бегали из Фландрии в град Кёльн, ко двору Вильгельма Оранского, которого все звали Вильгельм Молчаливый. Став популярным живописцем, Рубенс был представлен Марии Медичи и в 1625 году успешно закончил цикл картин " Жизнь Марии Медичи " для ее Люксембургского замка. Мария была чрезвычайно довольна картинами. Однако кардинал де Ришельё не приветствовал присутствие профессионального живописца при французском дворе. Еще работая над картинами, Рубенс писал собственному другу: " Я задыхаюсь при парижском дворе, и может случиться, ежели мне не оплатят с быстротой, одинаковой исполнительности, с какой-никакой я служил королеве-матери, что я не так просто вернусь сюда, желая до сих пор я не могу апеллировать на Ее Величество, так как задержки были законны и извинительны " 198. Чуть позднее, в декабре 1625 года, его мировоззрение шибко поменялось. ныне он писал: " Когда я размышляю о путешествиях в Париж и потраченном там времени, за которое я не получил нималейшего особенного возмездия, я нахожу, что мои труды для королевы-матери – очень невыгодное начинание " 199. Слишком увлеченная борьбой за администрация, Мария не отнеслась с должным интересом к выражению признательности обессмертившему ее образ художнику. Затем она была выслана в ссылку, позже бегала за границу… Но Рубенс не был человеком мстительным. Когда королева-мать попала в беду, он позволил ей остановиться в его доме в Кёльне. Он погиб 30 мая 1640 года в Антверпене; Мария, всю жизнь мнившая себя эдаким Макиавелли в юбке, пережила его на два года. Она скончалась в Кёльне 3 июля 1642 года, всеми забытая и в совершенной бедности. Через неполных два месяца ей бы исполнилось шестьдесят 9 лет. В изгнании она расплылась еще более. Ее мощное лицо казалось крупнее вследствии двойного подбородка, который наметился у нее уже в 20 7 лет, когда она уходила замуж за Генриха iv. Голубые глаза навыкате нередко слезились. Вьющиеся седые волосы опальная королева зачесывала вверх по флорентийской моде, раскрывая узкий лоб. С собой из Франции она прихватила изрядное численность драгоценностей, к которым постоянно питала влечение, но жизнь принудила ее все реализовать. Ее набожность достигла ни с чем не сравнимых масштабов, и она проводила дни и ночи в молениях… О чем? Кардинал де Ришельё, спросив о ее погибели, только высокомерно ухмыльнулся. Впрочем, нужно дать ему должное, он позаботился о том, чтоб соблюсти честь Франции. На оплату долгов Марии было отправлено сто тыщ ливров, втомжедухе было изготовлено все, чтоб тело Марии перевезли в Париж. Он и допустить не мог, что ему самому оставалось существовать только 5 месяцев… Хронология 1553, 14 мая – появление Маргариты де Валуа, грядущей королевы Марго, дочери Генриха ii и Екатерины Медичи 1553, 13 декабря – появление грядущего короля Франции Генриха iv Бурбона 1560, 13 декабря – появление Максимильена де Бетюна грядущего барона де Сюлли, министра Генриха iv 1575, 26 апреля – появление Марии Медичи 1585, 5 сентября – появление Армана Жана дю Плесси, грядущего кардинала де Ришельё 1589, 2 августа – смертоубийство в Сен-Клу короля Генриха iii 1593, 25 июля – Генрих iv празднично отказывается от протестантской веры 1594, 27 февраля – коронование Генриха iv в Шартре 1594, 11 мая – появление Шарлотты де Монморанси, грядущей любовницы Генриха iv 1599, 9/ 10 апреля – погибель Габриэль д’Эстре, фаворитки Генриха iv 1599, 15 декабря – аннулирование бесплодного брака меж Генрихом iv и Маргаритой де Валуа 1600, 5 октября( Флоренция) – свадьба по доверенности Генриха iv и Марии Медичи 1600, 17 декабря – свадьба Генриха iv и Марии Медичи в Лионе 1601, 12 июля – свадьба Кончино Кончини и Леоноры Галигаи 1601, 27 сентября – появление в Фонтенбло грядущего короля Людовика xiii, сына Генриха iv и Марии Медичи 1602, 14 июля – появление Джулио Мазарини, грядущего кардинала 1602, 22 ноября – появление Елизаветы де Бурбон, дочери Генриха iv и Марии Медичи 1606, 10 февраля – появление Кристины-Марии де Бурбон, 2-ой дочери Генриха iv и Марии Медичи 1607, 16 апреля – появление Николя, " принца без имени ", другого сына Генриха iv и Марии Медичи( погиб в четырехлетием возрасте). 1608, 24/ 25 апреля – появление Гастона, брата Людовика xiii, барона Анжуйского( позже Орлеанского) 1608, 21 декабря – Арман-Жан дю Плесси вступает во владение Люсонским епископатом 1609, 25 ноября – появление Генриетты-Марии де Бурбон, третьей дочери Генриха iv и Марии Медичи 1610, 13 мая – коронование Марии Медичи 1610, 14 мая – смертоубийство короля Генриха iv 1610, 15 мая – парламент официально назначил регентство королевы Марии Медичи 1610, 27 мая – смерть убийцы короля Франсуа Равальяка. 1610, 1 июля – Генрих iv похоронен в аббатстве Сен-Дени 1610, 17 октября – молодой Людовик xiii коронован в Реймсе 1611, 18 ноября – Кончино Кончини делается маршалом д’Анкром 1614, 15 мая – контракт в Сент-Менегу меж Марией Медичи и принцем де Конде 1614, 2 октября – Людовик xiii, общепризнанный совершеннолетним, принуждает почитать родное верховенство 1614, 27 октября – изобретение Генеральных штатов в Париже 1615, 23 февраля – делегат от духовенства епископ Люсонский говорит стиль на заседании Генеральных штатов 1615, 27 марта – погибель Маргариты де Валуа( королевы Марго) 1615, 25 ноября – Людовик xiii смешивается браком с Анной Австрийской( церемониал венчания) 1616, 3 мая – Луденский мир меж Людовиком xiii и принцем де Конде 1616, 25 ноября – предназначение Армана Жана дю Плесси министром( муниципальным секретарем), серьезным за знание иностранных и боевых дел 1617, 24 апреля – смертоубийство Кончино Кончини, маршала д’Анкра, победителя Марии Медичи 1617, 4 мая – Мария Медичи уезжает в Блуа совместно с епископом Люсонским 1617, 9 мая – подписан приказ о начале слушаний по занятию Леоноры Галигаи 1617, 19 мая – Арман Жан дю Плесси делается головой Совета королевы-матери 1617, 11 июня – Арман Жан дю Плесси оставляет Блуа 1617, 9 июля – смерть Элеоноры Галигаи, обвиненной в колдовстве 1618, 7 апреля – изгнание Армана Жана дю Плесси в Авиньон 1618, осень – правило Тридцатилетней борьбы в Европе 1619, 21/ 22 февраля – Мария Медичи бегает из Блуа; правило первой борьбы меж мамой и сыном 1619, июнь – конфликт завершается подписанием контракта меж Марией и Людовиком; Мария приобретает Анжу 1619, 20 октября – избавление принца Конде, арестованного в 1616 году. 1620, 7 июля – правило 2-ой борьбы меж мамой и сыном. 1620, 7 августа – победа Людовика xiii при Пон-де-Се, поражение Марии Медичи 1620, 10 августа – подписание Анжерского контракта, заканчивающего вторую войну меж мамой и сыном; Арману Жану дю Плесси обещан сан кардинала 1621, 31 марта – барон де Люинь делается коннетаблем 1621, 15 декабря – погибель барона деЛюиня, победителя Людовика xiii 1622, 22 января – Рубенс приступает к написанию 24 полотен, посвященных жизни Марии Медичи 1622, 5 сентября – епископ Люсонский приобретает сан кардинала 1624, 29 апреля – кардинал де Ришелье вступает в состав членов Королевского совета 1624, 13 августа – Ришелье делается премьер-мини-стром 1625, 11 мая – Генриетта Французская, дочь Марии Медичи, смешивается в Париже браком по доверенности с английским владыкой Карлом i Стюартом 1626, 6 августа – Гастон, меньший сын Марии Медичи и Генриха iv, смешивается браком с герцогиней де Монпансье; после этого ему были присвоены титулы барона Орлеанского, глава Шартрского и глава де Блуа 1627, 28 июня – королева-мать дарует кардиналу де Ришельё Малый Люксембургский дворец 1627, 10 сентября – гугеноты Ла-Рошели начинают военные деяния против королевской армии 1628, 23 августа – барон Бэкингем убит в Портсмуте 1628, 26–29 октября – капитуляция Ла-Рошели 1630, 22 сентября – Людовик xiii основательно заболевает 1630, 10 ноября – кардинал Ришельё просит отставки 1630, 11 ноября – День одураченных( journ? E des dupes) '. авторитетные враги кардинала де Ришельё во голове с Марией Медичи начали этот день с празднования долгожданного свержения кардинала, а окончили в темницах или в опале 1631, 22 февраля – повелитель на Совете постановляет выслать Марию Медичи в ссылку 1631, 23 февраля – королева-мать приобретает веление о ссылке, отказывается и делается узницей Компьеня 1631, 18/ 19 июля – Мария Медичи бегает из Компьеня 1631, август – Ришельё делается герцогом и пэром 1631, 5 августа – Гастон Орлеанский присоединяется к королеве-матери в Бельгии 1632, 30 октября – смерть в Тулузе барона де Монморанси 1633, 9 февраля – погибель Генриетты де Бальзак д’Антраг маркизы де Верней, былей фаворитки Генриха iv 1635, 21 мая – Франция вступает в войну с Испанией 1638, 5 сентября – появление в Сен-Жермен-ан-Ле грядущего короля Людовика xiv 1641, 16 декабря – Джулио Мазарини делается кардиналом 1641, 22 декабря – погибель Максимильена де Бетюна, барона де Сюлли, министра Генриха iv 1642, 13 января – погибель барона д’Эпернона 1642, 13 марта – секретный контракт меж Гастоном Орлеанским и владыкой Испании 1642, 3 июля – кончина Марии Медичи в ссылке в Кёльне 1642, 4 декабря – погибель кардинала де Ришельё 1643, 14 мая – погибель короля Людовика xiii; восшествие на трон молодого Людовика xiv( коронован 7 июня 1654 г.) 1643, 19 мая – бой при Рокруа меж французами и испанцами 1648, 24 октября – подписание Вестфальского решетка, завершившего Тридцатилетнюю войну Список использованной литературы Бенцони Ж. В альковах правителей. – М., 1999 Биркин К. Временщики и фаворитки xvi, xvii и xviii веков( в 3-х кн.). – М., 1992 Блюги Ф. Ришельё. – М., 2006 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток// Истории любви в летописи Франции. – Т. 3. – М., 2009 Егер О. Всемирная деяния: в 4 т. – СПб, 1997–1999 Кастело А. Драмы и катастрофы летописи. – М., 2008 Леви Э. Кардинал Ришельё и развитие Франции. – М., 2007 Кнехт Р. Ришельё. – М., 1997 Ларошфуко Ф. де. Мемуары. Максимы. – М., 1993 Манн Г. Зрелые годы короля Генриха iv. – Киев, 1985 Муратов И. А. Сто больших проходимцев. – М., 2002 Мусский И. А. Сто больших заговоров и переворотов. – М., 2004 Плесси А. Ж. дю. Мемуары кардинала де Ришельё. – М., 2008. Таллеман де Рео Ж. Занимательные летописи. – Ленинград, 1974 Черняк Е. Б. Пять веков секретной борьбы. – М., 1991 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей. – М., 2003 Энтони Э. Анна Австрийская. – М., 2007. Amelot de la houssaye n. Memoires historiques, politiques, critiques et litteraires. – paris, 1737. – 3 vols. Baumgartner f. France in the sixteenth century. – london, 1995 bayronf. Henri iv. Le roi libre. – paris, 1998 bazin de raucou a. La cour de marie de medicis. – paris, 1830. Bourgeoisl. Recit veritable de lanaissance de messeigneurs et dames les enfans de france. – geneve, 2000 buis seiet d. Нету iv, king of france. – new york, 1990 carmonam. Marie de medicis. – paris, 1981 castelot a. Henri iv, le passionne. – paris, 1986 castries, due de. Histoire des regences. – paris, 1982 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – paris, 2007 delaunay m. Les ancetres de marie de medicis. – paris, 2005 delorme ph. Marie de medicis, epouse de henri iv, mere de louis xiii. – paris, 1998 dreux du radierj. -f. Memoires historiques, critiques, et anecdotes des reines et regentes de france. – Т. V. – paris, 1808 dubern j. Histoire des reines et regentes de france et des favorites des rois. – paris, 1837 dubost j. -f. Marie de medicis, la reine devoilee. – paris, 2009 dubost j. -f. La france italienne: xvie et xviie siecles. – paris, 1998 duccini h. Concini. Grandeur et misere du favori de marie de medicis. – paris, 1991 erlanger ph. L’etrange mort de henri iv. – paris, 1957 frieda l. Catherine de medici. – london, 2005 knecht К catherine de medici. – london and new york: longman, 1998 larcade v'jcan-i. Ouis nogaret de la valette, due d”epernon( 1554–1642): une vie politique: these de doctorat sous la direction d’yves-marie berce. – paris-sorbonne, 1995 lejeune p. Les favorites des rois de france. – paris, 2004 lottin de laval p. -v. Marie de medicis. Histoire de regne de louis xiii d’apres des manuscrits inedits du cardinal de richelieu. – paris, 1834. – 2 vols. Martin h. Histoire de france: depuis les temps les plus re-cules jusqu’? 1789. – Т. Xi. – paris, 1844 martin h. Histoire de france: depuis les temps les plus re-cules jusqu’? 1789. – Т. Xii. – paris, 1844 michelet j. Histoire de france. Henri iv et richelieu. – paris, 1857 mongttdien g. Leonora galigai. Un proces de sorcellerie sous louis xiii. – paris, 1968 moote a. Lloyd. Louis xiii, the just. – berkeley; Los angeles; London: university of california press, 1991 mousnier К the assassination of henry iv. – london, 1973 mouton l. Ltn demi-roi, le due d’epernon. – paris, 1922 mouton l. Le due et le roi: d’epernon, henri iv, louis xiii. – paris, 1924 petitfils j. -ch. Louis xiii. – paris, 2008 pitts v. Henri iv of france: his reign and age. – baltimore, 2009 sauval h. Histoire et recherches des antiquites de la ville de paris( reprint du livre de 1724). – paris, 1974. – 3 vols. Tapii v. -l. La france de louis xiii et de richelieu. – paris, 1993 todiere l. Louis xiii et richelieu. – tours, 1851 topinm. Louis xiii et richelieu: etude historique. – paris, 1876 tierchant h. Le due d’epernon. – paris, 1991 tharaud j. 8c th. Araud j. La tragedie de ravaillac. – paris, 1933 Примечания 1 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей. – М., 2003; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 2 Блюш Ф. Ришельё. – М., 2006. – С. 47. 3 Там же. – С. 47–48. 4 В 1293 г. во Флорентийской республике была установлена обязанность гонфалоньера верности или гонфалоньера правосудия( gonfaloniere di giustizia), человек, избиравшийся на этот пост, становился головой синьории( правительства). 5 29. 12. 2006. Итальянские эксперты спустя 420 лет открыли одно из самых неясных убийств в роду Медичи.( Http:// txt. Newsru. Com) 6 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – paris, 2007. – p. 119. 7 Мемуары кардинала де Ришельё. – М., 2008. – С. 45. 8 Гугеноты( франц. Huguenots, от нем. Eidgenossen – союзники) – так именовали французских протестантовкальвинистов. Из приблизительно 20 миллионов народонаселения Франции в те годы 19 миллионов были католиками и только один миллион – протестантами. 9 Генрих iii был крайним французским владыкой из династии Валуа. Генрих Наваррский, став Генрихом iv, положил правило новейшей династии – династии Бурбонов. 10 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – М., 2009. – Т. 3. – С. 254. 11 Флоринами назывались золотые монеты, какие впервыйраз начали издавать во Флоренции( отсюда и заглавие) в 1252 году, а позже и в остальных странах. Флорин чеканился практически из чистого золота весом 3, 53 г. В 1296 году был выпущен серебряный флорин( он получил заглавие пополино). Чеканка золотого флорина во Флоренции длилась до 1523 года, а крайняя золотая монетка в этом городке была выпущена в 1859 году, но она уже называлась цехин. Очень схожую монету выпустила в 1284 году Венеция. Она получила заглавие дукат, а позже также стала именоваться цехином. По данной фактору флорины и дукаты нередко путают. Тем наиболее что флорины издавали втомжедухе Папская область, Милон и Савойя( тот же Милон, кстати, чеканил и дукаты). Похожие на флорины монеты издавали во Франции, Англии и остальных странах. Например, в Германии и Нидерландах аналог флорина получил заглавие гульден. В окончательном счете в Европе наименования флорин и дукат стали фактически синонимами( обе монеты были золотые и схожего веса). 12 michelet j. Histoire de france. Henri iv et richelieu. – paris, 1857. – p. 62. 13 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 102. 14 lejeune p. Les favorites des rois de france. – paris, 2004. – p. 53. 15 Эклампсия – болезнь, при котором артериальное влияние добивается такового высочайшего уровня, что возникает опасность жизни мамы и малыша; форма позднего токсикоза беременности. 16 lejeune p. Les favorites des rois de france. – p. 61. 17 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 18 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 245. 19 lejeune p. Les favorites des rois de france. – p. 64. 20 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 251–252. 21 Там же. – С. 252. 22 Там же. – С. 259. 23 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 119. 24 michelet j. Histoire de france. Henri iv et richelieu. – p. 52. 25 bayrou f. Henri iv. Le roi libre. – paris, 1998. – p. 218. 26 Леви Э. Кардинал Ришельё и развитие Франции. – М., 2007. – С. 61. 27 Мемуары кардинала де Ришельё. – c. 45. 28 Там же. – С. 54. 29 Франсуа Блюш дает такую информацию: " Франция с популяцией примерно в 20 миллионов человек являлась в то время самым огромным государством Европы. За ней шла Испания( 7 миллионов человек на полуострове, 2 миллиона в Нидерландах, не полагая Франш-Конте и итальянских владений) и Священная Римская империя( возле 15 миллионов). Польша( возле 9, 7 миллиона обитателей) и РоссийскаяФедерация( 8, 5 миллиона) не имели политического веса на континенте. Англия с ее значимым боевым флотом насчитывала чуть ли 5 миллионов обитателей. Голландия, сражавшаяся с Испанией, имела только только 1, 7 миллиона обитателей, а Дания и земля – по 1, 1 миллиона душ любая ".( Блюш Ф. Ришельё. – С. 51.) 30 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 31 Бенцони Ж. В альковах правителей. – М., 1999. – С. 36. 32 С 1548 года Салуццо принадлежал французам, но в 1588 году град отвоевал барон Карл Эммануил i из Савойской династии. В правление Генриха iv, в 1601 году, французы совсем откажутся от притязаний на Салуццо и остальные заальпийские владения в замен на местности на правом сберегаю Роны. 33 Цит по: Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т 3. – С. 468. 34 michelet j. Histoire de france. Henri iv et richelieu. – p. 74. 35 Бенцони Ж. В альковах правителей. – С. 36. 36 Цит по: Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 460–461. 37 Цит по: Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 262. 38 Там же. – С. 262. 39 Там же. – С. 264. 40 В неких источниках ее именуют Леонорой Дори( dori) или Доси( dosi), в остальных же – Галигаи( galigaп). Предположительно Элеонора Галигаи родилась в 1571 году во Флоренции. 41 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 263. 42 Кончино Кончини( concino concini) родился возле 1575 года во Флоренции в семье Джамбаттисты Кончини и Камиллы Миниати. По неким этим, имел схожие связи с семейством графов делла Пенна Возможно, учился в институте городка Пиза. С Леонорой Галигаи они поженились 12 июля 1601 года. 43 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 264. 44 Там же. – С. 265. 45 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 46 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 267. 47 Там же. – С. 269. 48 Там же. 49 Там же. – С. 270. 50 Там же. – С. 275. 51 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 52 Сюлли Максимильен де Бетюн, дворянин Рони( 1559–1641) – пэр и маршал Франции, один из ближайших советчиков Генриха iv; длительное время занимал пост министра денег. 53 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 54 Заговорщики добивались признания Гастона-Генриха дофином, то имеется преемником престола. К числу заговорщиков относился и консолидированный брат Генриетты Шарль де Валуа( 1573–1650), незаконнорожденный сын Карла ix, получивший воспитание при дворе. Генриетте получилось избавить жизнь собственным папе и брату. Шарль де Валуа получился из Бастилии в 1616 году, уже при Людовике xiii. Следует уточнить, что у Генриха iv было двенадцать незаконнорожденных деток: в том числе трое от Габриэль д’Эстре, трое – от Генриетты де Бальзак д’Антраг, двое – от Шарлотты де Эссар, а втомжедухе по одному – от Луизы Борре, Эстер Имбер, Жаклин де Бёй и Франсуазы де Монморанси. 55 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 127. 56 Генрих i де Монморанси( 1534–1614) был сыном коннетабля и сам стал коннетаблем в 1593 году. В 1627 году эта верховная обязанность в иерархии французских сановников была упразднена. 57 Генрих iv Наваррский; Http:// www. Tonnel. Ru 58 Там же. 59 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 294. 60 michelet j. Histoire de france. Henri iv et richelieu. – p. 161–162. 61 Сын Генриха i де Бурбона( 1522–1588), этот человек родился в 1588 году и практически сходу получил титул принца де Конде( когда его отец погиб). Впоследствии династию продлили Людовик ii де Бурбон, узнаваемый как Великий Конде( 1621–1686). 62 Жан-Луи де Ногаре, сеньор де Ла Валет и де Шомон барон д’Эпернон( 1554–1642) – один из приближенных короля Генриха iii. Продолжал находиться наверху при Генрихе iv и при Людовике xiii. 63 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 380. 64 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 133. 65 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 279. 66 Кастело А. Драмы и катастрофы летописи. – М., 2008. – С. 50. 67 Нумерология. Значимое количество короля Генриха; Http:// numerology. Yaxy. Ru 68 Там же. 69 Басовская Н. И. Генрих Наваррский.// Передача " Все так " на радиостанции " Эхо Москвы " от 23. 12. 2007; Http:// www. Echo. Msk. Ru 70 Мелихов А. Последний акт. Казнь как прикладное художество; Http:// skoobsined. Mumidol. Ru 71 Черняк Е. Б. Пять веков секретной борьбы. – М., 1991. – С. 49. 72 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 86. 73 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 305–306. 74 Там же. – С. 306. 75 henri iv. Assassinat politique; Http:// passiondhistoire. Saint-satiers. Com 76 michelet j. Histoire de france. Henri iv et richelieu. – p. 174 77 martin h. Histoire de france: depuis les temps les plus recul? S jusqu’а 1789. T. Xii. – paris, 1844. – p. 214. 78 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 82. 79 martin h. Histoire de france: depuis les temps les plus recul? S jusqu’а 1789. T. Xi. – paris, 1844. – p. 34. 80 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 308. 81 Черняк Е. Б. Пять веков секретной борьбы. – С. 50 82 Там же. 83 Кастело А. Драмы и катастрофы летописи. – С. 51–53. 84 castelot a. Henri iv, le passionnй. – paris, 1986. – p. 487. 85 ibid. 86 ibid. – p. 492. 87 Мемуары кардинала де Ришельё – С. 72. 88 castries, duc de. Histoire des rйgences. – paris, 1982. – p. 257. 89 Уже упоминавшиеся нами экю имели путешествие во Франции с xiii века. На оборотной стороне они имели изваяние щита( по-французски ecu – щит). В Италии подобные монеты назывались скудо, что также переводится как " щит ". Первая французская золотая монетка была выпущена в 1266 году. До 1653 г. чеканились золотые экю массой от 3, 3 г до 4, 13 г. с Самой мелкой монетой было медное денье. Двенадцать денье сочиняли один су. Двадцать су сочиняли один ливр, а ливр – это уже была серебряная монетка. Три ливра приравнивались одному экю, а 10 ливров – одному пистолю. Во эпохи царствования короля Людовика xiii главный милый монетой стал луидор, а все экю стали издавать из серебра 917-й пробы. 90 castries, duc de. Histoire des rйgences. – p. 263. 91 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 91. 92 Там же. – С. 94. 93 Там же. – С. 95–96. 94 Там же. – С. 101. 95 Там же. – С. 113. 96 Там же. – С. 118. 97 Напомним, что принц де Конде( 1588–1646) был сыном Генриха i де Бурбона, а граф Суассонский, или Шарль де Бурбон( 1566–1612), – сыном Людовика i де Бурбон-Конде и сводным братом Генриха i де Бурбона. 98 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 151. 99 Там же. – С. 165. 100 Там же. – С. 171. 101 Там же. – С. 191. 102 Там же. – С. 191. 103 Афоризм кардинала де Ришельё; Http:// www. Aphorisme. Ru 104 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 191. 105 Полная хрестоматия российской поэзии для школьников и студентов. – М., 2003. – Т. 1. – С. 666. 106 Генеральные штаты во Франции – высшее сословно-представительское основание, появившееся в начале xiv века. Возникновение этого органа обусловлено ростом городов, обострением соц противоречий и классовой борьбы, что вызывало надобность укрепления феодального страны. Предшественниками Генеральных штатов разрешено именовать расширенные заседания Королевского совета, на какие приглашали представителей городов, а втомжедухе провинциальные ассамблеи представителей разных сословий. Понятно, что этот орган был кристально совещательным и созывался по инициативе короля в опас моменты для оказания поддержке правительству. Каждое звание заседало в Генеральных штатах раздельно от остальных и имело по одному гласу( самостоятельно от числа представителей). Третье звание было представлено вершиной мещан. Значение Генеральных штатов возросло во время Столетней борьбы 1337–1453 гг., когда королевская администрация вособенности нуждалась в деньгах. В конце xiv века Генеральные Штаты стали созываться все реже и нередко заменялись собраниями дворян, а с конца xv века ВУЗ Генеральных штатов вообщем пришел в упадок, и они длительное время не созывались. 107 Егер О. Всемирная деяния. – Т. 3: Ришельё; Http:// www. Gumer. Info 108 Арман Жан дю Плесси, кардинал Ришельё; Http:// www. Allparis. Ru 109 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 171. 110 Егер О. Всемирная деяния. – Т. 3: Людовик xiii. Регентство; Http:// www. Gumer. Info 111 Полный контент выступления Армана Жана дю Плесси в его своей интерпретации разрешено поглядеть в " Мемуарах " кардинала( С. 237–258). 112 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 259–260. 113 Там же. – С. 341–342. 114 Энтони Э. Анна Австрийская. – М., 2007. – С. 6. 115 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 213–214. 116 Бенцони Ж. В альковах правителей. – С. 40. 117 Там же. 118 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 330–331. 119 Блюш Ф. Ришельё. – С. 49. 120 Леви Э. Кардинал Ришельё и развитие Франции. – С. 74. 121 Там же. – С. 76. 122 Там же. – С. 77. 123 Там же. 124 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 386–387. 125 Там же. – С. 388–390. 126 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 136. 127 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 334–335. 128 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 390–391. 129 Там же. – С. 391. 130 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 137. 131 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 353. 132 Там же. – С. 359. 133 Муратов И. А. Сто больших проходимцев. – М., 2002; Http:// a-nomalia. Narod. Ru 134 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 337. 135 Там же. – С. 339. 136 Муратов И. А. Сто больших проходимцев; Http:// www. A-nomalia. Narod. Ru 137 Бретон Г. В интимном окружении королев и фавориток. – Т. 3. – С. 340. 138 Биркин К. Временщики и фаворитки. Мария Медичи, королева-правительница. Детство Людовика xiii; Http:// modernlib. Ru 139 У Кончино Кончини и Леоноры Галигаи было двое деток: сын Арриго, родившийся в 1603 году, и дочь Камилла, родившаяся в 1608 году. Но Камилла к тому времени уже погибла. А Арриго умрет в 1631 году в возрасте 20 восьми лет. 140 Биркин К. Временщики и фаворитки. Мария Медичи, королева-правительница. Детство Людовика xiii; Http:// modernlib. Ru 141 Там же. 142 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 423–426. 143 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 144. 144 Католическая лига – церковная партия во Франции, организованная в 1576 году герцогом Генрихом i Лотарингским( 1550–1588), он же третий барон де Гиз. Преследуя гугенотов, лига добивалась ограничения централизованной королевской власти феодальной знатью. В 1588 году де Гиз вызвал возмущение католиков в Париже с целью завладеть в плен короля. Король спасся бегством, а позже по его указанию барон был убит в замке Блуа. 145 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 410. 146 Блюш Ф. Ришельё. – С. 37. 147 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 412. 148 Там же. – С. 427. 149 Там же. 150 Там же. – С. 429–430. 151 Там же. – С. 430–431. 152 Блюш Ф. Ришельё. – С. 49. 153 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 432. 154 Там же. – С. 434. 155 Военно-исторический картотека. – 2008. – № 5( 101). – С. 9. 156 Мемуары кардинала де Ришельё. – С. 434. 157 Леви Э. Кардинал Ришельё и развитие Франции. – С. 85–86. 158 Мемуары Франсуа де Ларошфуко; Http:// delaroshfuko. Ru 159 Блюш Ф. Ришельё. – С. 49. 160 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 138. 161 Леви Э. Кардинал Ришельё и развитие Франции. – С. 89–90. 162 Блюш Ф. Ришельё. – С. 50. 163 Там же. – С. 235. 164 Таллеман де Рео. Занимательные летописи; Http:// www. Vostlit. Info 165 Там же. 166 lottin de laval p. Marie de m? Dicis. Histoire de rиgne de louis xiii d’aprus des manuscrits in? Dits du cardinal de richelieu. – paris, 1834. – t. Ii. – p. 247. 167 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 168 Блюш Ф. Ришельё. – С. 50. 169 Людовик xiii и Ришельё; Http:// infrancelove. Narod. Ru 170 Там же. 171 Мария де Бурбон, баронесса де Монпансье( 1605–1627), дочь барона Генриха де Монпансье и герцогини де Жуайёз. 172 Энциклопедия погибели; Http:// deathweb. Ru 173 chevalier p. Les йtranges amours du roi louis xiii. – historama. – № 336. – novembre 1979. 174 Таллеман де Рео. Занимательные летописи; Http:// 17v-euro-lit. Niv. Ru 175 Блюш Ф. Ришельё. – С. 86. 176 Там же. – С. 62. 177 todiиre l. Louis xiii et richelieu. – tours, 1851. – p. 225. 178 Блюш Ф. – С. 59. 179 Там же. – С. 86. 180 Мемуары Франсуа де Ларошфуко; Http:// delaroshfuko. Ru 181 Людовик xiii и Людовик xiv; Http:// aquavitae. Narod. Ru 182 craveri b. Reines et favorites. Le pouvoir des femmes. – p. 144–145. 183 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и любимых французских правителей; Http:// lib. Rus. Ec/ b/ 79471/ read 184 Мемуары Франсуа де Ларошфуко; Http:// www. Vostlit. Info 185 Мемуары Франсуа де Ларошфуко; Http:// bookz. Ru 186 Там же. 187 Мемуары Франсуа де Ларошфуко; Http:// delaroshfuko. Ru 188 Там же. 189 Егер О. Всемирная деяния. – Т. 3: Ришельё и королева-мать; Http:// www. Gumer. Info 190 Там же. 191 Леви Э. Кардинал Ришельё и развитие Франции. – С. 182. 192 Генрих ii де Монморанси( 1595–1632) был крестником короля Генриха iv. В семнадцать лет он стал адмиралом Франции и губернатором Лангедока. 193 Энтони Э. Анна Австрийская. – С. 198. 194 Он оказался плодовитым: имел дочь от герцогини де Монпансье, пятерых деток – от Маргариты Лотарингской, сына – от Луизы Роже де ля Марбельер; были у него и остальные детки. 195 Энтони Э. Анна Австрийская. – С. 200–201. 196 Это опечатка. Король Швеции Густав ii Адольф умер 6 ноября 1632 года в сражению при Лютцене. 197 Энтони Э. Анна Австрийская. – С. 203. 198 О художниках и картинах: Рубенс; Http:// nearyou. Ru 199 Там же. Иллюстрации Король Генрих iv Маркиза Габриэль д’Эстре Свадьба Марии Медичи по доверенности( Питер Пауэл Рубенс) Генриетта де Бальзак д’Антраг Мария Медичи и Генрих iv Король Генрих iv Король Генрих iv на улицах Парижа( Жак Онфруа де Бревиль) Париж. Вид на Лувр и Тюильри в первой половине xvii в. Прибытие Марии Медичи в Марсель( отрывок картины Питера Пауэла Рубенса) Лувр в начале xvii в. Кончино Кончини, маршал д’Анкр Леонора Галигаи Будущий повелитель Людовик xiii Максимильен де Бетюн, барон де Сюлли Генрих iv и Мария Медичи Король Генрих iv и его семья Шарлотта-Маргарита де Монморанси Франсуа де Бассомпьер Мария Медичи в 1610 году( Франц Пурбюс) Коронация Марии Медичи Коронация Марии Медичи( Питер Пауэл Рубенс) Коронация Марии Медичи( отрывок картины Питера Пауэла Рубенса) жемчужина Французская( королева Марго) Убийство Генриха iv Покушение на Генриха iv Франсуа Равальяк атакует на короля Генриха iv Мария Медичи и дофин Людовик( Шарль Мартен) Памятная доска на улице Ферронри в Париже, на месте, где был убит Генрих iv Казнь Франсуа Равальяка Жан-Луи де Ногаре, барон д’Эпернон Принц де Конде Заседание Генеральных штатов. 1614 г. Арман Жан дю Плесси Юный Людовик, дофин Франции Арман Жан дю Плесси Юный Людовик, дофин Франции Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь Шарль д’Альбер, барон де Люинь Лувр при Людовике xiii Казнь Леоноры Галигаи Мария Медичи( Питер Пауэл Рубенс) Убийство Кончино Кончини Королева-мать Мария Медичи Замок Блуа Мария Медичи в бою при Пон-де-Се( Теодор Жерико) Кардинал де Ришельё Кардинал де Ришельё( Филипп де Шампэнь) Герцог Бэкингем и Анна Австрийская( Морис Лелуар) Анна Австрийская с сыном, грядущим владыкой Людовиком xiv Герцог Гастон Орлеанский Король Людовик xiii Мария Медичи Мария Медичи( Антонис Ван Дейк) Статуя Марии Медичи в Люксембургском саду в Париже Мария Медичи в Амстердаме Встреча Марии Медичи и Питера Пауэла Рубенса( Флоран Виллемс) Прием во замке у кардинала де Ришельё Памятник королю Генриху iv в Париже Памятник королю Людовику xiii в Париже Примечания 1 Антуан де Бурбон( 1518–1562) – голова дома Бурбонов, король-консорт Наварры( королевой Наварры была дочь Генриха ii и Маргариты Наваррской Жанна д’Альбре). В ноябре 1562 года был летально ранен при осаде Руана в ходе Религиозных войн. ( назад) Оглавление Глава i Представительница известного домашнего клана Глава ii Король Генрих желает жениться Глава iii Любовницы короля Глава iv Свадьба Генриха iv и Марии Медичи Глава v Леонора Галигаи и Кончино Кончини Глава vi Соревнование длится Глава vii Увлечение короля Шарлоттой де Монморанси Глава viii Коронация Марии Медичи Глава ix Смерть Генриха iv Глава Х Регентство Марии Медичи Глава xi Людовик xiii и Анна Австрийская Глава xii Возвышение Армана Жана дю Плесси Глава xiii Рост недовольства деяниями Кончино Кончини Глава xiv Устранение Кончино Кончини и Леоноры Галигаи Глава xv Ссылка Марии Медичи Глава xvi Война меж мамой и сыном Глава xvii Проблемы кардинала де Ришельё Глава xviii Окончательное поражение Марии Медичи Хронология Список использованной литературы Примечания Иллюстрации— .?!

безграмотный